Валентина Краскова - Кремлевские тещи

Было время, когда скромность украшала человека. Не сразу жажда личного обогащения проникла в среду советской элиты. Так, занимая высокие посты, командарм Якир в обычной жизни был очень непритязательным человеком. Его, как командующего, вселили в отдельный особняк, красивый, двухэтажный, с двумя огромными шумящими кленами перед окнами. Якир, чуждый всякой роскоши, устроил в этом домике своеобразную коммуну. В комнатах поселились командиры корпусов, дорогие ему люди, с которыми он прошел бок о бок всю гражданскую войну. Здесь жили И. И. Гарькавый, И. Н. Дубовой, И. А. Акулов, В. К. Блюхер и другие. Многое здесь было общим, и обедали всегда вместе.

Бывая за границей, куда он выезжал по делам или на лечение, Якир жил удивительно скромно, отказывая себе во многом.

Как-то в Карлсбаде советский военный атташе спросил его, не желает ли он купить жене чернобурку.

«Мой Иона, — вспоминает С. Л. Якир, — даже побледнел и, повернувшись ко мне, спросил:

— Неужели тебе нужна чернобурка?

При этом у него было такое страдальческое выражение лица, что я поспешила уверить: никаких чернобурок мне не нужно.

— Ты говоришь правду?

— Конечно, — ответила я.

Иона сразу, посветлел, улыбнулся и облегченно вздохнул.

— А я-то испугался, — сказал он потом, — что моя жена и впрямь польстилась на меха. Спасибо!»

Есть люди, которым суждено остаться вечными детьми. Это те, кто не имеет своих собственных детей. Такая женщина никогда не услышит слово «мама», обращенное к ней самой. Она всю жизнь будет только дочкой. Большевичка Полина Виноградова вспоминала: «Однажды я пришла по делу к Надежде Константиновне домой вечером. Мы сидели у нее в кабинете, когда ее зачем-то позвали на кухню. Оставшись одна, я приподнялась на носки, чтобы лучше рассмотреть детский портрет Владимира Ильича, висевший на стене. Это был написанный маслом портрет с известной семейной фотографии. На меня смотрел мальчик с огромными, проникновенными и в то же время удивленными глазами. На большой выразительный лоб свисал светлый локон. Одет он был в белую рубашечку, подпоясанную ремешком. Я так засмотрелась на него, что не услышала легких шагов вошедшей Надежды Константиновны. Постояв немного за моей спиной, она положила руку мне на плечо и сказала:

— А! Вы залюбовались маленьким Ильичем! — И задумчиво, еле слышно добавила: — Я очень жалею, что у меня не было детей. Как хорошо было бы, если бы тут бегал такой вот Ильичек! — Но тут же спохватилась и добавила: — Впрочем, у меня ведь много ребят. Все дети Советской России — мои дети. Они мне часто пишут, и я им отвечаю.

Сама Крупская вспоминала: «В день 8 Марта несколько лет тому назад я была на одной фабрике. В президиуме рядом со мной сидела пионерка с каким-то свертком. Я спрашиваю ее:

— Что это у тебя?

— Это — вышитый плакат, мы подносим его сегодня коллективной матери.

— Кому?!

— Коллективной матери.

— Что это значит?

— А это мать, для которой все дети как свои.

В буржуазном обществе естественное материнское чувство принимает ярко выраженный буржуазный, собственнический характер. Американские капиталисты для своих детей иногда строят своеобразные школы. Школа — прекраснейшее здание с лабораториями, музеями, ванной, душем, с различными приборами, с богатой библиотекой, со штатом квалифицированных учителей — имеет одного ученика, сына капиталиста, построившего эту школу. Более нелепую вещь трудно придумать. Но собственнические чувства родителей по отношению к детям типичны для буржуазии и крупной и мелкой. «Мой» ребенок должен «меня» слушаться; «моему» ребенку лучшие куски; я «своего» ребенка воспитываю, как я нахожу лучшим; я имею право его бить, имею право баловать его сверх меры, «мой», «мой», «мой»…