Андрей Колесников - Дом на Старой площади

Помимо внутренних проблем появилось и множество внешних — как и следовало ожидать, надо было преодолеть психологические и чисто дипломатические препоны в отношениях с заведующими другими отделами, считавшими себя знатоками права и экономики, а также с разного рода руководителями, включая председателя Президиума Верховного Совета СССР А.А. Громыко — легендарного члена Политбюро и многолетнего министра иностранных дел.

Удалось убедить Андрея Андреевича в необходимости обновления работы приемной президиума ВС СССР. Сложнее обстояло дело в отношениях с секретарем президиума Т.Н. Ментешашвили. Человек без юридического образования, с болезненным самомнением, он постоянно подозревал всех в покушении на его авторитет. Да и должность его была в значительной степени декоративной. По статусу он должен был заниматься аппаратом президиума, но существовал еще и пост начальника секретариата, которому подчинялись все отделы. Получался, командир без армии, а через голову управлять как-то неудобно, вот он и сопротивлялся на всякий случай по поводу и без повода любым, даже простейшим предложениям. Был еще один промежуточный начальник — заместитель председателя президиума Петр Нилович Демичев, он же кандидат в члены Политбюро. Демичев вроде тоже брался руководить аппаратом. Да, сложная конструкция! И вот среди этих хитросплетений мне нельзя было делать неверных шагов.

Поэтому я сделал другой шаг — партийный. На парткоме был заслушан мой доклад о работе Приемной и перспективах развития. Партком поддержал мои выводы и предложения. Основа была заложена, и я начал смелее действовать дальше. Впервые после Калинина удалось добиться, чтобы президент — Громыко, его заместитель и секретарь президиума приняли участие в приеме населения без всяких ограничений и предварительных условий. Конечно, это стоило мне кровушки, но в данном случае поворот механизма должен был начаться сверху.

Поворот любого механизма должен был начинаться сверху. При всем глухом недовольстве советской властью снизу, никакого массового движения за обновление не состоялось бы, если бы это не было разрешено сверху Горбачевым. Однажды, наверное, году в 1987-м, мы гуляли с отцом по Филевскому парку, возвращались в наш цековский квартал, и я спросил его: «Что теперь будет?» «Что скажут сверху, то и будет», — быстро отреагировал папа. Тогда я внутренне с ним не согласился — демократия, гласность, пробуждение сознания, снизу идет волна самоорганизации. А спустя много лет понял: сверху сказали — да будут демократия, гласность, пробуждение сознания. И как сверху сказали, так люди и поступили. Что разрешено — то и строго указано. А дальше ситуация просто вышла из-под контроля, и Горбачев вынужден был бежать впереди лавины, изображая, что он ее возглавляет.

Что же до Тенгиза Ментешашвили, то само его назначение в 1982 году на пост секретаря президиума Верховного Совета СССР было знаком сохранения стабильности и преемственности в советских органах — он, вызванный в Москву с поста главы Тбилисского горкома партии, стал преемником Михаила Георгадзе, человека, занимавшего этот пост в течение четверти века вплоть до своей кончины. Итого, два грузина 32 года подряд подписывали акты советской власти рядом с фамилиями Ворошилова, Брежнева, Микояна, Подгорного, снова Брежнева, Андропова, Черненко, Громыко, Горбачева. Никто ничего специального не имел в виду, сохраняя эту квоту на чиновников из Грузии, но ведь специально хранили традицию — до самого момента упразднения должности. Одна из загадок советской власти.

Наша дача стояла неподалеку от дома Георгадзе, который на неопределенное время сохранили за его семьей. Он стоял, как таинственный замок, укрытый корабельными соснами и словно готовый исчезнуть в любой момент в Истре…

А охальник Левенсон, заранее веселясь, спрашивал у папы: «Володя, ну как там твой шеф поживает?» — и очень похоже изображал слегка перекошенную физиономию Андрея Андреевича Громыко. Мы с мамой умирали от смеха, папа пытался соблюдать корпоративную этику и лишь сдержанно улыбался.

Однако в последние годы существования КПСС и Советского Союза мнение трудящихся, содержавшееся в письмах и обращениях граждан, игнорировалось и на самом высшем партийно-государственном уровне. Например, все мои обращения к первому помощнику М.С. Горбачева Валерию Ивановичу Болдину с просьбой дать возможность доложить наши информационные сводки, в частности, о нарушениях прав русских в Прибалтике оставались втуне. Однажды генсек даже полюбопытствовал у председателя Верховного Совета СССР: «Кто это у тебя там — Колесников? Скажи ему, пусть не паникует». «Паника» же моя, как подтвердилось в дальнейшем, была своевременной и обоснованной, и всё это обернулось тяжелыми последствиями.