Вениамин Додин - Монолог Нины

Ну, а позднее Крым пошел в ссылку, Северный Кавказ… За вами, Аркаша, за вами, дорогой!… Теперь за евреев взялись. Или не ясно?

— Ясней ясного, парень! Тольки ты сказать забыл, — эли, можеть, неизвестно тибе, — казаков наших те же евреи твое и загнали сюды. Ай не было так?

— Какие евреи?! Чего ты, дурило, городишь?!

— Может горожу. Одначе, не я дурило! Вот потому сомнение: надоть ли мине — выслатому, да с жидами связываться?… Ну нет моей охоты имям помогти, жидам. Нету! И всё. Оне у мине — как задумки твое с имями — во–о–о игде сидять!… Сейчас! Сейчас! Погоди!… Ты, конечно, почнёшь мое мозги пудрить Ефимом своем. И тобою. Не спорю: вы с имям — люди. Тибе я, брат, враз раскусил, что ты за человек. Ефим — штучка темнея: я дел его партейных по Ленинграду, до отсидки, не понимаю. Не жил при ём в Ленинграде, — пацаном в то время по урманам бегал — белку гонял. Знаю тольки: должностёв своех на воле, до того как сессь, он сам, и его други, не песнями под гармошку отрабатывали. Ай не так? Так, Винамин. По–другому у их не бываат. Я вот с имями, с партейными, путаюся пошти што с войны, когда она кончилася. Всего навидалси. И судю — кто оне, и за чего имям–то кормушка от власти… Ладно, Ефим твой своё получил. И яму, навроде, отпущение за всё, что сподличал прежде… Пуссь так…

Вот, ты, по первости, мине в мильцанеры определил: спецсвязь, и всё такоя… Не перечь! Не перечь!… Определил! Не дурень же я совсем! А того так и не понял, что на нонешнюю мою службу взели они мине аж с самого фронта не за красный глаз, а потому, что самим очень уж неохота, и страшно, под пули, ковда война закончилася, подставляться! И ишшо, конечно, знали оне, что я тута, при службе моей «весёлой», сам от сибе — не током что от их — никуда не денуся с сестрёнками, да с братишками–инвалидами… Куды мине от их — заложников моех убогих…

А что не люблю жи…, ну, евреев, — т-ты позволь! Как их любить–та, и за что? Я, ковда силу на службе своей набрал, в спецсвязи етой, в отпуск на родину задумал. В прежний свой рыйон, откуда они всех нас угнали. Дело то было давнее, почитай, годков с хвостом двадцать прошло…

Да. И пожелал я очень, — ну как хлеб с голоду, — узнать всё жа: как жа тавда всё получилося? Как, каким манером взели оне голыми руками всё наше Забайкальско Казачье воинство? Ну, и родителев моех, конечно. Меня, пацанчика, тожа… Прибыл в Забайкалье. При мундире. При звязде. При орденах. При бумагах. Так ведь и ихние бумаги цельными оказалися! И в области, в Благовещшенске и в рыйоне — в нашем, откудова мы. Сохранилися бумажки! Не побоялися каты их сохранить: видать, что для музея, как нас, казаков, с детишками вместе, оне снистожали героически и по–революционному… И как родная их советска власть строилася на той крови казацкой — глядите, добрыя люди!…

Так вот, Винамин, дружок, читал я те бумаги весь отпуск свой. Интересно было: ведь это и моя жизня из тех бумаг расстреливалася! И было любопытно очень: а какея такея герои дело это обделывали? Кто это самолично дедов моех, отца и дядьёв кончил за так, других дядек по тюрьмам да по зонам усадил, мине с братиками и сеетрёночками — малолетками сюды вот отправил, нас никого не спросив, на смерть? Из моех–то, что тавда маленькими сюды прибыли, половина здеся невдолге сгинула. В тайгах вот в энтих. До–орого нам советска власть обошлася. Никак не дешевше, чем вот тибе, парень… Мине Ефим твой об том рассказал. И ты потому, может, ближее мово брата родного. Но и ты того не вынес, что мое брательники… Извини… Не веришь — у Соседовых поспрошай, элиф у Гордых, у Зайцовых, эли вот, у Кеши Убиенных… У ссех спроси, кого сюды детишками загнали… У Адлербергов с Кринками спроси… У Нины…

…Не иначе, притираисси к ей? Сма–атри, парень, без баловства чтоб! Она такой человек — за её, обидишь, враз голову оторвуть!… Это я тибе не просто говорю — упреждаю !.. По дружбе…

Да, вот такая она — моя, и Соседовых, и Геллертов, и Кринке с Адлербергами — жизня. Иначе, как бы, интересно, стал бы я с тобою, дорогой дружок, хоть тех же немцев беглых, эли японцев, спасать и выручать? Сам подумай: ведь под топором ходим, паренёк! Не приведи Господь, засветимси эслиф… Да, не про то я…

Вот, прочитал бумаги. Все! Не постеснялси…Во усех фамилии проставленыя и имена. Тоже без стеснения. И получаетси так: что ни имя — всё не русское. Одне евреи. Латыши иногда. Но редко. Русских нет. Быдто повымерли тавда, элиф доверия имям не было — рылом не вышли? Как ето понимать? А? Посейчас имена ети в нутре гореть. И жгуть, падлы!