Дмитрий Власов - О Пушкине и не только

Дон-Жуан был всё время в первых рядах, и был замечен Суворовым. Уже на стенах он, вооружённый только шпагой, сбросил нескольких врагов вниз, сам же оставался неуязвим и увлекал за собой солдат, которым всегда «нравилась безумная отвага командира». А у него не было выбора. Он был слишком заметен, и если бы победили турки, да узнали в нём давнего врага, проникавшего к тому же в гаремы — ему отрезали бы не только голову…

По традиции взятый город на три дня отдавали на растерзание армии. Но грабежей и бесчинств было меньше, чем можно было ожидать после такого штурма, а некоторые даже были недовольны:

А Суворову нужен был теперь гонец в Петербург, и лучшего не было. К тому же он знал вкус матушки-императрицы и не ошибся… Дон-Жуан немедленно был отправлен по зимнему первопутку курьером в Петербург. Депеша была краткой: «Благодаренье Богу, слава Вам — писал он. Крепость взята и я там».

После нескольких дней непрерывной скачки, со сменой лошадей буквально на ходу и в сопровождении конвоя казаков Дон-Жуан подкатил прямо к Зимнему дворцу и сразу получил аудиенцию. Пути-дороги великого и ужасного Дон-Жуана и «Я знал великия жены» наконец пересеклись. Упавший на колени перед императрицей молодой, красивый, в шрамах и царапинах, да с такой вестью, пахнущий с дороги ещё своим и конским потом — гонец произвёл впечатление, Суворов не ошибся…

Новый фаворит должен был получить чин, 100 тысяч рублей и апартаменты прямо в Зимнем дворце. В этой золотой клетке его «пробовала» вначале доверенная фрейлина, после чего он попадал в объятия императрицы. Но у Дон-Жуана и вокруг него всегда был иной темп. Да и золотая клетка была занята, но и тут же отодвинута в сторону. Дон-Жуан немедленно получил доступ ко двору, к балам и к спальне императрицы, и везде был на высоте, проб не потребовалось. Но заметила Екатерина и то, как сжимают рукоятки своих шпаг бывшие и будущие её фавориты.

К тому же придворная лихорадка сменилась настоящей лихорадкой, в постели — из-за промозглой петербургской погоды, так отличавшейся от испанской. Поэтому ему приготовлена была сразу по выздоровлении новая миссия.

Европа уже знала об Измаиле, но надо было оповестить королевские дворы официально. Дон-Жуан был послан к английскому двору. Но как попасть в Англию, притом, что кончалась зима, и фрегаты на Неве и в Крондтштадте вмёрзли в лёд, ожидая весны? Байрон отправил его из Петербурга в Лондон сухопутным путём через всю неспокойную Европу. Но самым надёжным был всё-таки тогда морской путь, если не из Петербурга, то из Ревеля. Так что этот город вполне мог оказаться на пути нашего героя…

И тогда уже в Ревеле в ожидании корабля, столичного и европейского гостя принимают по высшему разряду. Конечно, глаз на него положили не так шведские и немецкие бароны, составлявшие местное высшее общество, как их жёны и дочки. Времени на долгие ухаживания не было, и всё делалось по быстрому. Опомнившиеся мужья и женихи могли только вызывать на дуэль этого свалившегося на их головы наглого красавца. Дуэли в Ревеле и в Риге, впрочем, проходили только на шпагах и были обставлены массой правил, исключавших смертельный исход. Но переполненные обидой соперники буквально толкались в очереди и свалили, наконец, счастливчика с серьёзной раной в постель.

Оказавшись, наконец, в покое и наедине со своими мыслями и воспоминаниями и неуверенный вообще в продолжении жизни, Дон-Жуан призвал пастора, покаялся и завещал положить тот камень, на котором пролилась его кровь, перед входом в церковь, чтобы все женщины, входящие и выходящие, топтали его кости.

Но такой исход, хоть и с покаянием, не устраивал ни английского короля, ни русскую императрицу и, значит, грозил большими неприятностями ревельскому начальству. Поэтому вмешался уже Ганнибал — военный комендант Ревеля (да, да, тот самый предок нашего гения!) и приказал немедленно загрузить Дон-Жуана, живого или мёртвого на как раз готовившийся отплыть парусник. «С глаз долой — из сердца вон». Так спасена была не только репутация Ревеля, но и вообще великая русская литература во главе с её гением, не случайно потом написавшим и оставившим нам в назидание своего «Каменного гостя».