Первыми размотали свои катушки девушки. Меня, как наиболее сильного физически, оставили на конце отрезка линии, то есть в Красном Бору. Только мы перевалили линию взятых у немцев окопов, как со стороны Красного Бора появился немецкий самолет. Он шел бреющим полетом на высоте примерно ста метров над железнодорожной насыпью и поливал огнем окопавшихся в насыпи солдат. Задрав голову, я смотрел на приближающийся с Красного Бора самолет, еще ничего не понимая, но в этот миг кто-то дернул меня за ногу, и я кубарем свалился в траншею.
— Мать твою так, перетак, жить тебе надоело? Да еще из-за тебя фриц и нас бомбой угостит!
Я больно ударился при падении боком, лежал на дне траншеи и молча смотрел на тщедушного старичка с усами, белобрысого, низкого роста, тощего до невозможности. Самолет прочесал насыпь до Колпино, сделал там крутой вираж и уже на высоте скрылся за Красным Бором. Через несколько минут он снова повторяет свой фокус. Но и наши теперь встречают его кто чем может — все виды оружия, в основном винтовки и автоматы, направлены вверх из траншей и все лупят по пролетающему самолету. Разрядил и я свою винтовку, дав несколько выстрелов вдогонку стервятнику. Но наши выстрелы были ему, что мертвому припарка. Немец все снова и снова повторял свой маневр, вихрем проносился вдоль насыпи, поливал огнем наши траншеи и уходил к себе, затем вовсе скрылся.
Обстрел из орудий и стрелкового оружия немцы вели в основном по насыпи, ибо одна насыпь на многие километры возвышалась среди бескрайнего болота, и вдоль насыпи шли грунтовые, разбитые дороги, по которым производился подвоз боеприпасов и всего необходимого для наступающих на Красный Бор частей и подразделений.
Размотав свои катушки с остатками провода на последней, я ввалился в траншею выносного командного пункта — так официально называлась группа офицеров, выдвинутая на передовую для координации действий наших батальонов. Во главе этой группы был капитан Семенов Василий Викторович. Семенов меня узнал, ибо я с ним несколько раз ходил на боевые задания с походной рацией за спиной.
— А, радист Головко, здравствуй браток, вот ты и будешь здесь у нас радистом на КП. Сейчас позвоним, чтобы сюда рацию доставили.
Так я на долгие месяцы «поселился» в Красном Бору, который остался незабываемой вехой в моей фронтовой жизни. На этом эпизоде я остановлюсь немного подробнее, ибо после голодной зимы 1941–1942 года жизнь в Красном Бору была также весьма тяжелой.
Немцы потерей Красного Бора были весьма обозлены, поэтому на этот несчастный поселок многие месяцы обрушивали всю мощь немецкой артиллерии и авиации. Обстрелы следовали ежедневно, систематически. Когда мы захватили Красный Бор и станцию Поповка, что одно и то же, в поселке еще сохранились некоторые дома, многие были полуразбиты.
Но с каждым днем строений становилось все меньше и меньше.
Наш КП располагался в перекрещивающихся траншеях, вырытых возле дороги, идущей от Московского шоссе в сторону поселка Никольский и пересекающий железную дорогу Ленинград— Москва. Рядом стоял полуразрушенный бревенчатый дом, и одна из траншей уходила в подвал этого дома. Там, в подвале высотой примерно полтора метра, мы с Лешей Чапко, прибывшим с матчастью в Красный Бор, в уголке установили рацию, а снаружи на колышки натянули антенну. Быстро наладили радиосвязь со всеми подразделениями. Семенов был доволен, ибо проводная связь часто выходила из строя, и единственным выходом являлась радиосвязь.
Надо было зарываться в землю, наступление наше захлебнулось, линия фронта стабилизировалась, передовая проходила в нескольких сотнях метров от нашего КП. Было решено разобрать остатки дома, а бревно использовать для накатов КП. Лейтенант Вознесенский (после войны — Андрей Иванович Вознесенский, директор ЦНИИ им. Крылова, крупнейшего научного учреждения СССР, лауреат Ленинской премии, Герой Социалистического Труда), щупленький паренек, невысокого роста, с небольшими веснушками на щеках, в новой офицерской одежонке, первым залез на чердак дома. К нему на помощь поспешили мы, радисты, и еще несколько бойцов. Стали выбивать из гнезд нижние части стропил, чтобы завалить крышу. Когда осталось выбить оставшиеся несколько стропил, крыша заскрипела, готовая рухнуть. Было решено всем покинуть чердак и с земли кольями спихнуть злосчастную крышу. Но Вознесенский один остался на чердаке.
— Я еще выбью несколько штук стропил, чтоб легче было обрушить крышу — крикнул он сверху и стал топором бить по очередной стропильной ноге.
Читать дальше