Александр Феклисов - Признание разведчика

В это время Юлиус писал своему другу и защитнику Эмануэлю Блоку: «Наши дети — наше счастье, наша гордость и самое большое достояние. Люби их всем сердцем и защити их, чтобы они выросли нормальными здоровыми людьми…

…Я не люблю говорить «прощай», потому что верю, что добрые дела живут вечно, но одно я хочу сказать: никогда так не любил жизнь, потому что понял, каким прекрасным может быть будущее. Так как я считаю, что мы в какой-то степени внесли свой вклад в этом направлении, плодами которого воспользуются мои дети и миллионы других…»

Судя по этому письму, несмотря на почти трехгодичное нахождение в тюрьме, на мучительное ожидание решений по многочисленным апелляция, Розенберги держались поразительно стойко, сохраняя присущее и самообладание и ясность мысли.

Перерыв в работе суда до полудня следующего дня вызвал настоящую панику в Белом Доме, о чем свидетельствует спешно созванное президентом чрезвычайное заседание кабинета. Ведь если бы Верховный суд счел правомерным применение закона об атомной энергии, обвинение было бы дискредитировано и пришлось бы все начинать заново.

В ходе заседании генеральный прокурор Браунелл употребил все свое красноречие, чтобы убедить Эйзенхауэра в безосновательности отсрочки казни. Он уверил президента в том, что обвинение «располагает информацией, подтверждающей вину Розенбергов, но она не могла быть использована в суде». Расчет Браунелла был точен: президент Эйзенхауэр не дал себе труда даже проверить наличие подобной информации.

В полдень 19 июня было объявлено решение Верховного суда: шестью голосами против трех отсрочка казни была аннулирована. Однако в этом решении указывалось, что оно «не должно быть истолковано как согласие с целесообразностью применения в данном деле смертного приговора».

Решение Верховного суда выглядело весьма проблематично с точки зрения принятой в США правовой процедуры: поднятый адвокатами Фармером и Маршаллом правовой вопрос передавался на усмотрение судов низшей инстанции и только впоследствии, на стадии апелляции, мог быть рассмотрен самом Верховным судом.

Но вторичное, да еще под новым углом зрения рассмотрение дела Розенбергов не укладывалось в замысел властей. Поэтому в нарушение установленной процедуры Верховный суд с ходу рассмотрел выдвинутые защитой аргументы и счел их «несущественными».

Сами члены Верховного суда испытывали сомнения в принятом ими решении. Это подтверждается и опубликованным всего три дня спустя после казни особым мнением судьи Феликса Франкфуртера, осудившего поспешность, с которой было вынесено это решение. Выразив уверенность в том, что «аргументы Фармера-Маршалла имели юридические основания», он признал, что у суда «не было времени, чтобы соблюсти предписываемую в таких случаях процедуру».

После чрезвычайного заседания Верховного суда у Розенбергов оставалась лишь весьма слабая надежда на помилование президента.

К 19 июня на имя президента Эйзенхауэра поступило свыше 200 000 писем и телеграмм с просьбой «предотвратить непоправимое». Нельзя сказать, что президент не испытывал сомнений — об этом свидетельствуют его мемуары. 15 июня он написал сыну, воевавшему в Корее: «Противоестественно не вмешаться в дело, где женщине уготована смертная казнь». Однако Эйзенхауэр не сомневался в том, что «в данном случае… женщина явно была лидером всей шпионской сети».

Почему Эйзенхауэр был так глубоко убежден в том, что Этель — «злой гений», вдохновлявший мужа не преступление?

Только много лет спустя стали доступны рассекреченные материалы ФБР, относящиеся к делу Розенбергов.

Среди тысяч ставших достояние гласности страниц — ни одного упоминания о «шпионской деятельности» Этели. Даже в списке вопросов, приготовленных ФБР в середине июня 1953 г. на случай, если Юлиус Розенберг согласится заговорить, лишь один вопрос касался Этели: «Знала ли Ваша жена о Вашей деятельности?».

Теперь также известно, что даже директор ФБР Эдгар Гувер и его заместители были против высшей меры наказания для Этели Розенберг. Когда судья Кауфман обсуждал с Вашингтоном вопрос о мере наказания Розенбергам, ФБР направило в правительство меморандум, в котором оно выражало свою позицию против вынесения Этели смертного приговора, а рекомендовало 30-летний срок тюремного заключения.

Однако президент с этими материалами ознакомлен не был. Генеральный прокурор Браунелл сделал все возможное, чтобы оградить президента от сострадания к молодой женщине, матери двоих детей. По его указанию Министерство юстиции сочинило и направило президенту меморандум, в котором Этель отводилась роль вдохновительницы «преступления».