Фёдор Сопрунов - Своим путем

Подсознательная этическая шкала, по которой советские люди все оценивают, имеет две важные особенности, малопонятные для западного человека: с небольшими изменениями она воспринята всеми народами, народностями, подавляющим большинством семей и просто отдельных людей в нашей стране. Настолько освоена, что стала незаметной, как что-то само собой разумеющееся, вроде ушей или носа у человека. Лучшее доказательство вездесущности общей этической шкалы в нашей стране — демонстративное выпячивание шкалы теми немногими, у которых ее нет. Они не хотят отличаться от всех других. Вторая особенность этической шкалы наших людей в том, что она выходит за пределы личности и ее индивидуальных моральных ценностей.

Чтобы быть понятым, разрешите несколько слов об удивительном человеке, восьмидесятилетнем миссионере из Голландии, с которым я встретился в Ндоле, в глубине Африки. Подчинив свою жизнь личной этической шкале, он прожил шестьдесят лет среди местных жителей, стараясь передать им свое понимание добра и зла. Он честно завершал свой жизненный путь, казался счастливым, но, прощаясь со мной, сказал полные трагизма слова: «Я отдал бы остаток моей жизни за то, чтобы на один день стать чернокожим. Понять их, слиться с ними…» Его уважали, даже любили, но он был честным человеком и признал в конце жизни, что совершил свой подвиг ради самого себя. Он не смог слиться с теми, ради которых, как он думал, пожертвовал собой. Его этическая шкала не выходила за пределы его личности.

Так вот, для советских людей точка отсчета моральных координат не «я», а «мы». И это «мы» не ограничено национальными или другими рамками. Оно распространяется на все человечество.

Что касается личной свободы и индивидуальности человека, то, по моим наблюдениям, они не в меньшей, а вероятно, в большей степени проявляются в координатах «мы», чем в координатах «я».

Особенности психологии советских людей — следствие того колоссального эмоционально-этического взрыва, который потряс Россию в семнадцатом году. Он определил этическую тональность сознания народов великой страны, сцементировал их.

Об этот монолитный блок разбилась в конечном счете сверхмощная военная машина фашизма. И сотни тысяч пленных, которые молча погибли, отказавшись принять Европу Гитлера, тоже внесли свой вклад в общую победу.

Ценности, рожденные Октябрем, живут и продолжают расходиться кругами по нашей планете. Разрешите и здесь привести маленькое личное наблюдение. Недалеко от Фианаранцоа, на Мадагаскаре, меня пригласил малограмотный, но высококультурный старик, старейшина «фукуналула» — сельской общины, и показал мне в своем бамбуковом доме на сваях две вырезки из газет с портретами Жюля Верна и Ленина. Заметив мое удивление, он снисходительно объяснил: «Этот — самый умный человек на свете, он предвидел за сто лет полет на Луну, а этот — самый справедливый, он сказал, что «земля принадлежит тем, кто ее обрабатывает». А ведь это было в глубине Большого Острова, вдали от городов, когда у нас еще не было дипломатических отношений с Тананариве. Ценности, рожденные Октябрем, расходятся кругами по нашей планете.

Вы, наверно, знаете в Москве станцию «Комсомольская»? Выходя с перрона, вы поднимаетесь по широкой лестнице, и прямо перед вами, вдоль стены, ряд телефонных будок.

Это случилось поздно ночью, когда перрон был пустынным, на лестнице, по которой я поднимался, никого не было, и никто не стоял у телефонных будок.

Я вытащил машинально листок из нагрудного кармана. С телефонным номером. Я давно носил его с собой. Телефон дала переводчик издательства, где я работал. До войны она училась в ИНЯЗе со студенткой, которая в детстве жила за границей, кажется, во Франции. Отыскав телефон в старой записной книжке, она сказала: «Фамилия не та. Но попробуйте позвоните».

Я звонил много раз. Никто не отвечал. Если даже это и был когда-то «ее» телефон, то он, видимо, давно сменился.

Попробовать еще раз? Я колебался, было уже за полночь. Дотом вошел в третью будку слева и набрал номер.

— Алло, — ответил низкий мужской голос, твердо выговаривая букву «л».

Я растерялся, потом спросил:

— Можно Наташу?

— Наташу? — удивился голос. — Кто спрашивает?

— Я учился с нею. В ИНЯЗе.

— А… — протянул голос. — Тогда знаю. Племянница. Ее нет в Москве.

— А адрес?

— Где-то был у меня. Сейчас поищу.

Молчание длилось мучительно долго.