Владимир Жуков - Страда и праздник

— Сам, — испуганно сказал монтер. — С отчаяния.

Подбельский и Усиевич прошли дальше, остановились, всматриваясь в полусумрак коридора. Там на полу, на подстеленных шинелях, лежали раненые. Несколько телефонисток хлопотали возле них.

— Да, — сказал Усиевич, — комиссар нужен. Чтобы поскорее привести здесь все в порядок.

У входа на телефонную станцию, по всему пространству переулка толпились, расхаживали солдаты, почти вполовину серый цвет их шинелей перебивала темная одежда красногвардейцев. Кто-то настойчиво звал строиться, ему помогали, переспрашивали друг друга, кто какого отряда.

К старой, с обвалами штукатурки стене церковки Евпла были приставлены винтовки, они стояли неровно, опертые то штыком, то стволом. Был тут и пулемет, потом сразу подкатили еще два, густо осыпанные мукой.

Пупко вынырнул из-за угла, подскочил к Подбельскому, как бы точно рассчитывая увидеть его именно тут, затараторил:

— Построил юнкеров. Семьдесят человек всего. Четырнадцать офицеров. Направляю в Бутырки, как договорились…

Подбельский кивнул утвердительно. Усиевич рассмеялся:

— Ты, Вадим Николаевич, я гляжу, давно распорядился насчет комиссара, а спрашиваешь…

— Что? — не понял Пупко. — Какого комиссара?

— Ничего, ничего, — сказал Подбельский. — Действуйте, Самуил, там, на станции, еще хлопот полно.

Подбежал связной, сунул Усиевичу записку. Мимо, заворачивая на Мясницкую, к Лубянской площади затопал строй, сначала неровно, потом все сильнее выравнивая шаг.

— Ладно, — сказал Усиевич. — Одно дело сделали, теперь брать Политехнический и дальше, в Кремль. Но сначала меня требуют с докладом на Скобелевскую. Ты идешь, Вадим?

Подбельский отрицательно покачал головой.

— Мне туда, — он показал в сторону, противоположную той, куда уходил красногвардейский отряд.

— A-а, на почтамт. Ну и как там? — Веселые глаза Усиевича щурились за стеклами очков. — Как там, товарищ комиссар почт и телеграфов?

Подбельский отозвался хмуро:

— Вчера условились о телеграфной связи с Питером, но, похоже, не хотят признавать нас чиновнички. Представляешь, революционная власть сама по себе, а они — сами по себе. Может быть такое?

— Усложняешь!

— Хотел бы и я в это верить. Ладно, пошли.

Наконец-то ему удалось заскочить домой. Он не успел постучать, как дверь сама отворилась, на него тревожно и с мгновенным облегчением взглянула жена. Он примиряюще засмеялся, сказал, вот доказательство: предчувствие существует, но Аня шутки не приняла, отступила в полумрак прихожей, ворчала, что все готова понять, только ведь условились — он будет хотя бы изредка сообщать, пусть запиской, где находится и что с ним; хорошо, она два часа дома и все ждала, выглядывала на лестницу, — стоит ли так волновать?

Аня пошла на кухню, а он быстрыми движениями сдернул надоевшее, отяжелевшее от влаги пальто, тоже двинулся коридором, на ходу стягивая галстук, отстегивая воротничок. Аня уже зажгла керосинку, что-то грела в кастрюльке; желто-красный отблеск падал на ее серьезное и — теперь уже было видно — всепрощающее лицо. Он приблизился, обнял за плечи — мимолетно, как бы делясь и собственной тревогой, и ожиданием, и неясностью, — потом кинул галстук и воротничок на табуретку, отвернул посильнее кран и склонился над раковиной, подставил ладони и лицо под холодную, брызжущую струю.

— Френч бы снял, Вадим!

Но он не слушал, умывался, фыркая от удовольствия, а паузами оправдывался: хотел, очень хотел объявиться накануне вечером, да где там… Победить юнкеров, оказывается, еще не все!

Вытерся, отложил полотенце. Вдруг посерьезнев, стал рассказывать, как был заключен договор о сдаче белых:

— От ВРК договор подписали Смидович и Смирнов, ну, и Усиевич, Ведерников, другие ревкомовцы в этом участвовали, было кому подумать. А что на деле получилось? По договору Комитет общественной безопасности ликвидируется и белая гвардия тоже, боевые действия прекращаются, юнкера обязаны сдать оружие, а засим им гарантируется личная неприкосновенность. Так, допустим. А кто же в ответе за казни и зверства? За бойню, которую белые устроили в Кремле? Сотни убитых! Вся партийная «пятерка» была вне себя, когда познакомились с договором, — ни возмездия, ни взгляда в будущее: ведь эти «разоруженные» могут в любой момент снова вооружиться, снова восстать против новой власти. Ну, а потом совместное заседание ВРК и Партийного центра. Что там творилось! Было даже предложение расстрелять Смидовича, представляешь? И из районов шумят, требуют что-то предпринять, исправить ошибку ВРК. А как ее исправишь? Договор — государственная бумага. Какая же мы власть, если не признаем только что подписанного нашими представителями? Решили ехать в районы, разъяснять, что сделанное только первый шаг, что контрреволюции в любом случае будет дан отпор…