Раиса Берг - Суховей. Воспоминания генетика

В 1961 году Советский Союз возобновил испытания преумноженных и усовершенствованных мегатонных «атомных изделий». Ни последовать примеру Кремля, ни протестовать против нарушения со стороны Кремля взятых на себя обязательств Запад не мог. Электорат правительств западных демократий, предпочитая быть красным, нежели мертвым, стоял на страже интересов Кремля.

Расправа Кремля с Венгерской революцией 1956 года, гибель Пражской весны под гусеницами кремлевских танков и зверства по отношению к участникам демонстрации протеста против ввода войск в Чехословакию, ввод войск в Афганистан, арест и ссылка без суда и следствия Андрея Дмитриевича Сахарова, возвысившего голос против навязанной Кремлем войны народу Афганистана, не вызвали должной реакции протеста со стороны Запада. Тушканчик готовился к прыжку в пасть удава, устрашенный не столько чужими, сколько своими. Наконец, затянувшаяся война в Афганистане и пошатнувшееся здоровье ссыльного Сахарова побудили тогдашнего президента США Картера, предшественника Рейгана, расторгнуть договор о партнерстве Советского Союза в переговорах с Соединенными Штатами Америки о разрядке международной напряженности.

Требование Запада прекратить преследования по политическим мотивам кремлевские заправилы встретили во всеоружии десятилетиями накопленного опыта. Стенограммы заседаний Политбюро ЦК КПСС, где разрабатывалась программа оболванивания Запада — партнера по переговорам о разоружении, слово в слово приведены в книге Буковского. Хрущев объявил, что у нас нет политических преступников. Это значило, что в силу вступила сработанная в Кремле фальшивка. Когда Александр Данилович Александров, ректор Ленинградского университета, с похвалой отозвался в разговоре со мной, тогдашним преподавателем этого университета, об отказе главы государства от преследований по политическим мотивам, я сказала: «Теперь все станем уголовниками». Как в воду глядела.

Диссидентов, уже попавших на крючок, и всех, кому предстояло попасть, подразделили на три категории: одних судили как уголовников. Их ждали тюрьмы и лагеря, а по отбытии срока насильственная депортация за рубеж. Отказ раболепствовать других расценивался как симптом психического заболевания. Из зала суда их отправляли на психиатрическую экспертизу. Услужливые психиатры ставили нужный власти диагноз вялотекущей шизофрении. Этих несчастнейших из несчастных помещали в специально для них построенные «больницы особого типа» и там, под видом лечения, губили. Третьих, кого мировая известность страховала от обвинений, кого нельзя было отправить в лагерь, как уголовников, ни в психиатрическую больницу, как умственно поврежденных, без суда и следствия насильственно выдворяли из социалистического рая.

Жертвами репрессий, шестидесятниками двадцатого века были не только те, кто, пользуясь своим конституционным правом, предлагал правительству программу переустройства общества на гуманистических началах, кто за народное благо почитал отказ от борьбы за мировое господство и открыто заявлял об этом вождям, кто демонстрировал в Москве у памятника Пушкину и на Красной площади против вопиющих беззаконий режима, кто объявлял Кремлю свою солидарность с пострадавшими и требовал отмены приговоров. Шестидесятниками были все, кто творил, не спрашивая на то разрешения властей, в обход цензуры: авторы машинописных произведений Самиздата и книг, книг, изданных «там», за рубежом, поэты-барды, певшие под гитару свои неподцензурные руны в комнатах коммунальных квартир и на кухнях квартир отдельных, ученые, читавшие доклады вне стен официальных зданий, художники, выставлявшие свои картины на свежем воздухе, или там, где звучали песни бардов и происходили запретные семинары ученых.

Шестидесятниками были все, кто ничего запретного не создавал, а только приобщался к катакомбной культуре, читатели Самиздата и Тамиздата, слушатели бардов, участники семинаров на дому, посетители выставок художников-отщепенцев. Не говоря уж о создателях подпольной культуры и тех, для кого они творили, но и смельчаки, открыто на глазах своего народа и на международной арене разоблачавшие преступления аппарата насилия, требуя наказания высокопоставленных преступников, не были зачинщиками политического движения. Правозащитное движение было зарождением оппозиции, ставящей в известность власть о нарушениях закона ее администрацией, оппозиции, ни малейшей угрозы правящей верхушке не представлявшей.