Раиса Берг - Суховей. Воспоминания генетика

— Я лгу редко и, если лгу, то с пользой для пролетариата.

Но говорила она это мне, а не Букину. К ней не привязывались. Она умела держать язык за зубами. Но и у нее был социальный идеал, ежеминутно оскорбляемый практикой строительства коммунизма. Ее отец, профессор-геолог, и в особенности дядя, известный палеонтолог Рябинин — великие почитатели моего отца, а Нина не имела причины скрывать от родителей то, что происходило в университете. Представители буржуазной интеллигенции снабдили ее книжкой Ленина «Что делать?», и там на семьдесят второй странице черным по белому (нет, по серому, ибо издание двадцатых годов, а бумажный кризис не преодолен в Советском Союзе поныне: бумагу, сделанную из тех самых чурок, которые в тридцатом году мы, движимые энтузиазмом, грузили на иностранные суда, по сей день ввозят из Германии и Финляндии), в этой убого изданной книге стояло, что революционное сознание привнесено в пролетариат буржуазной интеллигенцией. Книгу эту я взяла на собрание.

Я мало кого знала из присутствующих. Одну студентку знала — она давала мне в начале года направление на завод имени Казицкого и на фабрику-кухню заниматься ликбезом. Меня не спрашивали ни о чем на этом судилище. Сами говорили. Я, оказывается, сказала, что интеллигенция — гегемон революции. А я и слова-то такого — гегемон — не знала. И еще — я не занималась общественной работой, а я только ею и занималась, а то не видать бы Нине победы, бои шли бы вничью, превзойти ее невозможно, она знала решительно все. Голосовали. Кто за исключение? Принято единогласно: исключить. Тогда я, не соблюдая тех формальностей, которые так тщательно исполнял Кершнер на общественном суде по делу Мордухая-Болтовского, взяла слово.

— К смертной казни приговаривают за убийство с корыстной целью, — сказала я, — и то преступнику принадлежит последнее слово в суде. Это неправда, что я не занималась общественной работой. Спросите ее, она знает. Рабочие обоих заводов по своей инициативе послали благодарность в университет за мои уроки. Почему она молчит? А что касается роли интеллигенции в революции, так я сказала, что интеллигенция сыграла роль в оформлении революционного сознания пролетариата, а Ленин говорит, что оно привнесено в пролетариат буржуазной интеллигенцией.

И я прочитала по книжке.

— Да как оно могло быть иначе, — говорила я, — ведь пролетариат отторгнут от средств не только материального производства, но и от духовной культуры, а идея революции — высшее достижение духовной жизни.

Никто мне не возражал.

— Я уйду сама из университета, чтобы не служить мишенью для упражнений в стрельбе по классовому врагу, — говорила я.

Из университета меня не исключили.

С парторгом группы, бывшим слесарем, выдвиженкой Федоровой, у меня были престранные взаимоотношения. В студенческой столовой она с любопытством и симпатией наблюдала, как я с превеликим аппетитом уписываю пшенный суп с гнилой рыбой, который она ела с отвращением. Она спросила, где же моя избалованность профессорской дочки. Я сказала:

— А при чем тут избалованность? Вы стремитесь повышать свое материальное благосостояние, а я осуществляю победу духа над бренной плотью.

«Вы» в данном случае относилось не к Федоровой, а к пролетариату. Студенты говорили друг другу «ты». Это гордое, совершенно не свойственное мне заявление сошло мне с рук.

В противоположность традициям Санкт-Петербургского университета, выпускавшего широко образованных ученых, нас специализировали с первого курса. Студенты с момента поступления распределялись по отделениям факультета. Существовали зоологическое, ботаническое, физиологическое отделения. На разных отделениях читались разные курсы. На зоологическом отделении не было геологии и палеонтологии, микробиологии, лишились мы и курса ботаники. Политические предметы были на каждом курсе в каждом семестре: политэкономия, истмат, диамат, диалектика природы. Презента слушали студенты всех отделений, а введение в философию диалектического материализма — студенты всех факультетов. Срок обучения сокращен до четырех лет, а выдвиженцев — до трех. Интеллигенция нового типа, т. е. специалисты узкого профиля, создавались ударными темпами. При переходе на второй курс нам надлежало выбрать узкую специальность. Свобода выбора ограничена. Из десяти кафедр зоологического отделения прием только на трех. Согласно директиве группы студентов должны быть большими — человек по 15–20. Нечего представителям буржуазной интеллигенции проводить занятия с четырьмя-пятью студентами. Свобода выбора для студентов? Многого захотели!