Михаил Никольский - Кровью своего сердца

В 1916 году его призвали в царскую армию. Он был вольноопределяющимся 4и служил в Могилеве, где находилась ставка 5. Ожидал назначения на должность офицера младшего чина 6. Но… в 1917 году победила Октябрьская революция. Царская армия распалась. Как говорила бабушка, отец не стал служить «ни белым, ни красным». В Кличевском районе Могилевской области на одиноком хуторке встретил молодую и красивую девушку. Через некоторое время они поженились. Оставаться в семье мамы отец не пожелал и забрал ее к себе в Ярославскую губернию, в деревню к моей бабушке. Прожили они там недолго, и вскоре переехали в Ярославль к дальним родственникам. В 1921—1922 годах на Волге часто возникали контрреволюционные мятежи, потом начался голод. Жить стало невозможно 7.

В конце 1922 или в самом начале 1923 года, уже после моего появления на свет, по настоянию матери семья переехала на родину матери в Кличевский район Белоруссии. Через год, в 1924 году, родилась сестра Янина. Кстати, мама была полькой, исповедовала католичество 8, поэтому Янина стала католичкой, а меня, по настоянию бабушки, окрестили православным.

Мария Никольская с сыном Мишенькой, 1923 год.

Еще через полгода отец стал искать какую-нибудь работу в Могилеве или Бобруйске, где у мамы жили родственники. Но не нашел ничего подходящего. В Осиповичах — тоже. В Слуцке уже был округ, но работы не нашлось и там. В 1924 или 1925 году, точно не помню, по направлению чиновников из окружного Совета отец получил должность статиста-плановика 9в Любанском райисполкоме. Это мне запомнилось надолго — однажды я порвал служебные бумаги отца, которые он принес домой, чтобы закончить работу в выходной день, за что получил ремнем «по мягкому месту».

Но вернусь на хутор Баранновина на Кличевщину, где мы жили с мамой и сестрой, пока отец не найдет работу и квартиру. Видел своих дедушку и бабушку по матери, но не запомнил их лиц — ничего не отложилось в моем детском сознании. Хорошо помню, что у дедушки были колоды с пчелами. Возле дома у крыльца росла груша-дичка, а с другой стороны — большой куст сирени, и весной запах от цветов через открытые окна проникал в комнаты. В хозяйстве были лошадь, коровы, свинья, куры, а также гуси и утки, которые паслись на ближайшем болоте. Словом, жили в достатке. На базаре в Осиповичах или Могилеве мы кое-что продавали и покупали все необходимое на зиму. С ближайшей станции Несета дорог на хутор не было, поэтому только зимой, когда болото покрывалось льдом, на санях можно было ехать куда угодно.

Помню брата мамы Ипполита и ее старшую сестру тетю Пэлю, она немного прихрамывала. Тетя Пэля потом жила в Минске у своего сына, моего двоюродного брата Станислава, и умерла уже после войны в 1983 году, прожив почти 90 лет.

Пока отец не получил направление в Любань, он работал в Слуцке и успел перевезти туда семью из Кличевщины. Жили мы на частной квартире, кажется, по улице Карла Либкнехта, рядом с ветлечебницей. Помню, вокруг нее был сад, и мы с пацанами часто забирались туда рвать крыжовник, за что мне тоже доставалось от отца. Вскоре после направления отец подыскал квартиру в Любани и забрал туда нас всех вместе с бабушкой, своей мамой, которой не было смысла оставаться одной в деревне после смерти дедушки.

В Любани мы жили на квартире у хозяина по фамилии Мирейчик. У него был дом на два крыльца, два входа, стоял он недалеко от рынка и пожарной каланчи, рядом с которой был сарай для бочек с водой и другого инвентаря и конюшня для лошадей. Еще в Любани была церковь, куда бабушка водила меня за руку, приучала молиться, причащаться. Сестру мама учила молиться по ксенжке 10, как требовалось католическими ритуалами. Отец не верил, как говорят, ни в бога, ни в черта.

С одногодками мы ездили купаться летом на речку Оресса, ходили в лес за ягодами и грибами, иногда с нами ходила мама или отец, если у него было время.

В Любани мы прожили с 1925 по 1929 год. Здесь бабушка учила меня читать, писать и решать задачи. Ведь она работала в церковно-приходской школе более сорока лет еще до революции, и потому умела объяснить внуку все премудрости учебы, правда, без всяких учебников. Программу начального обучения она знала превосходно и усложняла материал по мере его усвоения. Особое внимание она обращала на то, чтобы я понимал смысл задачек по «Малинину-Буренину» 11, и требовала безупречной правильности и каллиграфии, показывая пример в написании слов и предложений. Кроме того, бабушка водила меня в церковь. А в остальное время я был предоставлен сам себе, находясь в компании таких же пацанов.