Михаил Никольский - Кровью своего сердца

А ещё эта книга для всех, кто хочет знать правду такой, какой она виделась там и тогда. В воспоминаниях моего деда глобальные исторические события предстают в своей обыденной повседневности. Катастрофа Киевского котла, в котором сгинули сотни тысяч наших солдат, видится нам глазами вчерашнего минского студента, впервые оказавшегося под бомбёжкой. Знаменитая партизанская «Рельсовая война» сворачивается до трёх подрывников, почти мальчишек, которые промозглой ночью закладывают толовую мину под рельс, вынимая грунт на расстеленную рядом телогрейку. И освобождение Слуцка оказывается более значимым, чем падение Берлина… Именно так видится в настоящем то, что потом когда-то будет оценено потомками, что войдёт в историю и ляжет на страницы учебников.

Эта книга — живая история, живая память о тех событиях, свидетелем и участником которых был мой дед, Михаил Александрович Никольский, рожденный в 1923 году. Он не был героем, не имел воинских званий, не дошёл до Берлина… Он воевал на своей земле, но не смог уберечь от пуль и огня никого из своей семьи, потеряв и отца, и мать, и сестру. Он выжил и рассказал свою правду о войне — простую правду обычного человека, прошедшего через нечеловеческие испытания.

Эта книга даёт возможность увидеть историю глазами тех, кто её делал, а не тех, кто потом её писал.

Диана Королькова

Михаил Александрович Никольский

Написать эти воспоминания меня заставило стихотворение «Семейная летопись» Евгения Чеканова 1. Поскольку оно взволновало меня до глубины души, привожу его текст полностью, без сокращений. Вот он:

Прочитал. Понравилось. И задумался, разволновавшись всерьез. На самом деле, что мне ответить на поставленные вопросы? Лично из своей жизни? Как на исповеди, откровенно…

Судьба сложилась так, что ответить на эти вопросы трудно, больно и тяжело. Почему?

Свою родословную я не смог познать даже до третьего колена. Частые переезды родителей. Жизнь на частных или государственных квартирах, только не в родном, родительском доме. И отец, когда я был пацаном, затем школьником, никогда не заводил речь о своем происхождении и о нашей родословной, считая, что сын не дорос до таких разговоров. Так что из воспоминаний отца мне не пришлось узнать ни «жара любви, ни жгучего льда печали». Ни дедушек, ни бабушек, кроме одной — матери моего отца, я не знал, не слышал их разговоров и не запомнил ничего. А теперь поздно, не спросишь. Годы ушли…

Что запомнилось? Из паспорта мамы, погибшей в сорок четвертом году от рук фашистов-карателей в болотах Загальщины, что в Любанском районе белорусского Полесья, случайно сохранившемся во внутреннем кармане ее «плюшевки» 2, я увидел дату рождения отца в штампе о регистрации брака — 1895 год. По рассказам моей бабушки, его мамы, которая несколько лет жила вместе с нами, отец родился в семье сельского интеллигента. Сама бабушка долгие годы работала учительницей церковно-приходской школы в российском Нечерноземье недалеко от города Ярославля. Муж ее, мой дедушка, служил в церкви, не запомнил кем, и умер в годы гражданской войны от разрыва сердца. Бабушка не говорила, по какой причине, то ли от болезни, то ли от случайной пули. Словом, не знаю точно, потому что был еще малышом и не запомнил подробностей из разговоров взрослых. Видел сестру отца, которая приезжала к нам в гости еще до войны. Помню, бабушка рассказывала, как учился мой отец; он окончил гимназию 3, красиво писал, умел рисовать, выполнял всю работу по хозяйству, многое мастерил своими руками.