Михаил Салай - По знакомым дорогам

Лошадь у меня тоже была хорошая. Батька посмотрел на меня довольным, лукавым глазом, пошлепал коня по шее большой рукой, подобрал поводья и крикнул: «Гей!» И мы понеслись галопом, полетели. Он перегнал меня. Я уже начал уставать и крикнул ему, что сдаюсь, а он все скакал. Потом остановился. И когда я подъехал к нему, он хохотал своим заразительным, мальчишеским смехом, запрокинув голову, открыв рот — так счастливо! «Ну что, сынку, яка у меня коняка?»

Его не стало, когда партизанские войска вовсю развернули борьбу и мы уже оставили позади стольный Киев, где он недолго был комендантом. Тяжкая болезнь свалила его, Василий Назарович умер в августе девятнадцатого года.

И Щорс… Не успела у него затихнуть боль в душе от потери батьки Боженко, которого он ценил и любил, и этот злосчастный август не успел кончиться, как вот здесь, в сражении под Коростенем, за освобождение этого города, погиб сам Николай Щорс. Вот кто был совсем молодой, юный, на четыре года моложе меня тогдашнего. Удивительного таланта и бесстрашия, удивительной чистоты был человек!

Делами надо заниматься. Вставай. Немцы свели под Коростенем большие силы пехоты и техники. Это они стремились к осуществлению бредового плана Гитлера — оттеснить нашу армию за Днепр, откуда она пришла. Мы налаживали взаимодействие с частями двух армий — Черняховского и Пухова. Чувствую себя легче, хотя встать не удалось — болела голова, ноги тоже, собрал комсостав и вел совещание, оставаясь в постели.

Назавтра приехал Андрей Дунаев, доложил, что его отряд, занимавший оборону у Игнатполя и выдерживавший по три атаки вражеских танков в день, очень умело используя при этом каменоломни, сам атаковал село Михайловку и взял его, чем помог нашей наступающей дивизии. Командир просил представить отличившихся партизан к наградам.

Негреева послал с двумя отрядами — взять деревню Соловьи, где гитлеровцы держались против нашей армии на мощно укрепленном рубеже. Первое донесение: заняли северную сторону деревни, но немцы сразу бросили в бой танки, поддержанные артиллерией. Вынуждены отойти. Это было 6 декабря. Седьмого снова наступали на Соловьи вместе с партизанами соседнего соединения — заняли и укрепляются. Хорошо. Это обеспечивало армейский фланг.

Кроме того, в интересах армий мы вели разведку, вскрывая самые тайные планы и действия врага.

Докладывая, командиры коротко спрашивали:

— Как вы?

— Лучше.

Это было правдой. Но врачи предупреждали: ненадолго, под действием лекарств, и надо использовать улучшение, чтобы добраться до армейского госпиталя или до Киева. Я еще не сдавался… Все решило письмо Строкача, которое 8 декабря привез посыльный. Нам ставилась задача — идти глубже в тыл врага, парализовать шоссейные и железные дороги. Тимофей Амвросиевич писал:

«Если кто-нибудь из вас, командиров и комиссаров отрядов, по каким-либо причинам не сможет выступить для дальнейших действий в тылу врага, необходимо по вашему усмотрению принять решение о назначении других товарищей, могущих руководить боевыми действиями отрядов».

В письме отмечались большие успехи соединения в борьбе с немецкими захватчиками, не раз почувствовавшими на себе наши удары, а я повторял про себя: «Мужайся, Михаил, это о тебе — так деликатно и осторожно: «Если кто-нибудь из вас…» В письме подчеркивалось, что настал самый ответственный период войны, когда партизаны должны оказать помощь Советской Армии в окончательном разгроме немецких захватчиков. А я думал, что могу лечь поперек пути своему соединению. «Надо прощаться».

Десятого в десять утра последний раз я собрал вокруг себя дорогих людей, проще сказать, родных, ибо нет родства, крепче боевого.

Я сказал, что нам доверено самим произвести замены в командовании, и передал соединение Митрофану Негрееву. А комиссаром стал Александр Каменский. Видно, непросто дались нам все предыдущие дороги по земле, болотам и рекам, потому через два месяца медики были вынуждены эвакуировать в тыл обоих, но соединение снова доказало свою жизнеспособность. Его возглавили командир Петр Коротченко, комиссар Василий Бурим и начальник штаба Александр Алексеев. Они знали людей, и люди их знали. Соединение проделало славный путь по дорогам Волыни…

Оттуда, с Западной Украины, дошла потом до меня горькая весть: погиб Николай Черныш. Разведчика убили бандеровцы, фашистские холуи и прихвостни, сведенные в вооруженные банды. Сколько бы они ни прикрывались выкриками о национальной борьбе, они были не больше чем бандиты, не знавшие пределов в своих зверствах, потому что дрожали за свою шкуру. Они служили фашистам, как в восемнадцатом служили кайзеру гайдамаки, тоже размахивавшие для прикрытия бандитизма национальными знаменами.