Ирина Триус - Дорога длиною в жизнь

Портрет Ваш, который Вы подарили Костику, я Вам не возвращаю. Я поставила его возле своей кровати рядом с портретом сына. Как сын, я далека от сантиментов, но Вы стали мне дочерью, и — да храни Вас бог!

С низким поклоном

мать Костика».

Из потока писем, устремленного ко мне как журналисту и писателю, я отложила одно, начинавшееся словами: «Уважаемая Ирина Борисовна! Я люблю Вас. Вот уже шесть лет, хотя видел Вас всего два раза. Однако решил, что приобрел право открыть Вам свою душу только сейчас. Я знаю, у Вас бывает много людей, и все-таки постарайтесь вспомнить меня — Петр Михайлович Кузнецов. Я дважды обращался к Вам за помощью. Откроюсь: второй раз я свою просьбу придумал, чтобы повидать Вас перед отъездом из Москвы. Оба раза Вы откликнулись…»

Я долго силилась вспомнить — стараюсь ответить каждому своему читателю. Вспомнила! Это тот бывший уголовник, который четыре года назад просил помочь прописаться на шесть месяцев под Москвой, в Малаховке, чтобы отремонтировать дом для престарелых родителей. Второй раз, спустя два года, он сообщил мне о смерти отца. А с какой просьбой обращался, я так и не вспомнила.

Сейчас я потеряла последнего из семьи и самого дорогого человека — мать. Болезнь, приковавшая меня к постели, физическая беспомощность только усугубляли тяжесть положения. И все-таки в своем горьком одиночестве я не ухватилась за соломинку — за полученное письмо. Ответила скупо и холодно: я тяжелобольной человек, и мне не до романов.

«…Получил Ваше письмо, которое ждал с нетерпением. Я понимаю, Вы можете подумать, что я человек легкомысленный или хитрый. Вот что печально. Какой же это «роман»? Это настоящая большая любовь. Не знаю, как Вам объяснить, но я счастлив, что Вы есть на свете. Мне так хочется для Вас что-то сделать — лишь бы Вам было хорошо и спокойно. Я знаю Ваше состояние, но разве это имеет значение? Для меня Вы — это Вы. Прошу Вас, подумайте серьезно и отбросьте темные мысли. Примите мою мужскую руку, а уж мужчиной-то я буду до конца. Так хочется Вас увидеть! Я приехал бы сейчас, но не отпускают с работы, буду ждать сентября.

Нет у меня никаких «задних мыслей и далеко идущих планов». Я написал Вам от чистого сердца. Мне ничего не нужно, я в состоянии все сделать сам. Но разве я виноват в том, что полюбил Вас? Я в жизни многого добился благодаря Вам. Мне нужно только, чтобы Вы поняли меня и поверили, что есть человек, который весь полностью принадлежит Вам.

Теперь немного о себе. После хореографического училища я работал танцором в цыганском театре «Ромэн». Пробовал себя как балетмейстер. И все-таки меня больше тянуло к постановочной и преподавательской работе. Видно, мне нужно было идти в педагогический институт. В дальнейшем я полностью перешел на преподавательскую работу. Организовал школу фигурного катания в пятидесятых годах. Это были первые шаги в фигурном катании.

По совместительству работал в детском доме воспитателем — самые светлые дни в моей жизни. Я и сейчас считаю, что работа с детьми — святая профессия. Но после всех моих несчастий, когда я освободился, не имел права даже мечтать о такой работе. Пришлось все начинать с нуля. Работал в Казахстане кочегаром, потом на кирпичном заводе. Переехал в Томск — в город моего детства. Здесь работаю в больнице слесарем. Получил комнатушку, точнее, крохотную каморку. Трудно было вливаться в настоящую жизнь. Начинаю думать о своей любимой профессии. Есть все основания вернуться к детям.

Вот и написал короткую автобиографию. В сентябре у меня отпуск, я приеду в Москву, и, если Вы разрешите, мы обязательно встретимся.

Желаю Вам всего, всего хорошего. С душевным приветом

Ваш Петр».

На этот раз письмо глубоко тронуло меня. И снова, несмотря на боль, позвала за собою Жизнь.

«Дорогая Ирина Борисовна! У меня сегодня счастливый день — получил Ваше письмо. Отвечу на все вопросы, полностью исповедуюсь, хотя прошлое так тяжело ворошить. От Вас я ничего не скрою.

В молодые годы (можно смело сказать) я имел большой успех как в личной жизни, так и на сцене. Выступления в театре, в лучших концертных залах, по телевидению, гастроли по Союзу. Все это вскружило голову. Мне в то время нужно было отказаться от всех личных успехов и пойти только на преподавательскую работу. Я этого не сделал — моя первая ошибка. И — покатился по наклонной плоскости. Ничто не могло меня остановить. Я докатился до серьезного уголовника — стал грабить. Мои судимости: кража, грабеж, грабеж, побег. Прошел много тюрем, колоний. В общей сложности — четырнадцать лет. Был злым, дерзким, считал, что жизнь кончена. Единственное, что приводило меня в чувство, — музыка. И прежде всего — Чайковский. В минуты, когда я слушал Чайковского, в душе пробуждалось просветление. К сожалению, это были только минуты, а жизнь оставалась прежней. В последний срок, когда я получил шесть лет, отбывал наказание на севере и отсидел четыре года, я полностью перечеркнул свою жизнь и решился на побег. Знал, что это безумие, и все-таки бежал. Концовка побега, как и всегда бывает, печальна — мне добавили два года. И опять этапы, пересылки и колония.