Ирина Триус - Дорога длиною в жизнь

Помню, как вводили Инне в спинной мозг ежедневно лекарство — она походила на загнанного зверька…

Инночка умерла 14 июня 1948 года. Вопреки возражениям близких и коллег, боявшихся за Марию Владимировну, она присутствовала при вскрытии дочери. Нет, менингит не подтвердился. Она умерла от кровоизлияния в мозг.

Комнату и коридор заполнили дети, ее товарищи по школе. Тетя Маня стояла у гроба с сухими глазами. Право же, никто не мог понять, откуда эта женщина черпала силы. Не плакала она и на кладбище. Только спустя месяц ее свалил инсульт. Сдало и сердце. Она пережила дочь на семь страшных лет. В 1955 году ее, шестидесятилетнюю, похоронили под тем же розовым гранитным памятником.

Ах, как свежи в памяти детские годы, проведенные с ней! Каждое воскресенье нас с младшим братом и Инночкой водила тетя Маня гулять на бульвар. А после прогулки мы заходили в детский магазин, и она каждому покупала выбранную им игрушку. Она так хотела, чтобы Инночка дружила с нами, так боялась оставить ее одинокой! Случилось непредвиденное — девочка оставила одинокой мать. Но самое удивительное было то, что вопреки большому горю тетя не смогла быть одинокой. Сколько любви, тепла, внимания дарила она нам, своим племянникам! Вспоминаю ее такой благодарной за каждую каплю нашего внимания. По окончании института с первой зарплаты я подарила ей сумку. Она, как ребенок, показывала ее своим коллегам-профессорам. Не сумев заплакать от постигшего ее глубокого горя, она могла смахнуть слезу от каждого нашего знака внимания.

Теперь в той же ограде стоит второй, черный памятник — под ним тоже покоятся мои близкие…

Я снова в больничной палате. Врачи и теперь не отказались от меня. Нет, вылечить они больше не обещают. Но когда мне бывает очень трудно, спешат на помощь. И тогда становится чуть легче. А когда жить по-настоящему трудно, это «чуть» уже очень много.

В Московской железнодорожной больнице меня лечит Арнольд Осипович Мозель. Он заведующий отделением. Я очень верю ему. Верить врачу для больного всегда счастье. Ведь тогда одно его присутствие уже помогает. Врач становится тебе необходимее, чем само лекарство. Он облегчает твои страдания, даже еще не начав лечить…

Арнольд Осипович лечит меня от хронической, неизлечимой болезни. Лечит упорно, настойчиво. Лечит, потому что он доктор и должен, обязан лечить даже самые неизлечимые болезни. И хотя ему, как и другим врачам, не удается поднять меня на ноги, зато каждый день ему удается вселить в мое сердце еще чуточку мужества.

Со свойственной ему горячностью Арнольд Осипович говорит:

— Что значит «обреченная»? Все мы обречены на то, чтобы когда-нибудь умереть. Это лишь вопрос времени. Но пока человек жив, он должен жить. А дело врача — помогать ему.

Он работает вдохновенно. Служение своему делу с полной отдачей всех сил — вот, пожалуй, то главное, что составляет его сущность. Давно, когда моя болезнь только еще начиналась, я многого не понимала и в минуту боли и отчаяния бросила врачу жестокие слова. Я упрекнула его в бессилии помочь мне. Теперь я понимаю, что, находясь в самой гуще человеческих страданий, врач много страдает сам, если он настоящий врач. И когда у больного иссякает терпение, врачу должно хватить терпения на двоих. Изо дня в день, из года в год, всю жизнь выслушивает врач бесконечные жалобы больных. Каждое утро он начинает с одних и тех же слов: «На что жалуетесь?»

Арнольд Осипович подвижен, горяч. Бывает и вспыльчив. Но у постели больного он очень терпелив. Вот пожилая женщина в моей палате хнычет капризно, как ребенок: «Хочу домой!» Доктор не противоречит:

— Ну что же, раз вы так хотите, мы вас отпустим. Только я не советую. Что ж, давайте назначим рентген, — сестра, запишите! — а там и на выписку. Только, повторяю, я очень не советую.

Он так часто и настойчиво повторяет «не советую», что больная умолкает, а вечером с тревогой спрашивает:

— Как вы думаете, меня действительно выпишут? Но я же не хочу уходить недолеченной.

Молодых сестер Арнольд Осипович учит: «Больному трудно, и он имеет право даже на каприз. Нужно научиться справляться и с этим».

В больнице все направлено на то, чтобы принести больному облегчение, еще не начав лечить. Доброжелательность сестер и нянь в приемном покое убеждает его в том, что все здесь хотят ему помочь и, значит, обязательно помогут. Ведь самые тяжелые минуты в больнице — это всегда первые минуты, потому что впереди неизвестность. Путь по коридорам от приемного покоя до палаты всегда кажется самым длинным. И тогда очень важно снять страх перед неизвестностью. Это хорошо понимает персонал больницы.