Абрам Старков - ...И далее везде

Когда французский лайнер. «Сантай» подошел вплотную к пристани так, что можно было спустить трапы, у нас на все про все — на интервью, на возвращение в редакцию, диктовку машинисткам прямо с блокнотов, сдачу в секретариат — оставалось каких-нибудь два часа: в типографии ждали специально дежурившие линотиписты, верстальщики, печатники. По трапу сошла группа молодых мужчин в национальных черных беретах, с плоскими чемоданчиками, которые теперь называются «дипломатами». Мы хотели взять у этих испанцев интервью, думая, что они руководители рейса, но, приблизившись, увидев их нашенские рязанские, вологодские, саратовские лица, поняли, что, хотя с ними можно говорить без переводчика, интервьюировать не следует, нельзя ни расспрашивать, ни разузнавать их имена — время для этого придет лишь через много лет… А больше с теплохода никто не сошел и никого наверх не пустили до утра. И мы с Мотей побежали вдоль борта, и за нами засеменила Ольга Константиновна, брать интервью у маленьких испанцев, а их было 1498, и все они, несмотря на поздний час, заполонили нижнюю и верхнюю палубы, корму и нос, свешивались через релинги, раскачивались на вантах, держались на шлюпбалках, облепили мачты до клотиков; ребячьи головы высовывались изо всех иллюминаторов, причем в одном иллюминаторе ухитрялось уместиться по пять-шесть черноволосых головенок. И вся эта публика кричала, пела, хохотала, свистела в дудки, размахивала флажками, бросала газеты, листовки, раскидывала цветы, кого-то звала, кому-то отвечала. Стояли такой ор, такой гвалт, такой ералаш, что оба мы растерялись в иноязычном многоголосье, и что бы делали, если б растерялась еще и наша переводчица? А она со своим свободным владением испанским, знанием обычаев моментально вписалась в этот шум, стала его активной частицей, была испанкой среди испанцев. Далекая от журналистики, Ольга Константиновна тем не менее безошибочно угадывала надобное нам. Вот увидела девочку, взметнувшую кулачки над головой и уже слабым, хриплым голосом кричащую: «Вива Руссиа!», что-то сказала ей, та ответила, и мы тут же получили перевод: «Я сказала девочке, что она, наверно, устала кричать, пусть отдохнет, а девочка сказала: «Нет, не устала, я хочу кричать. Я буду кричать, пока не победим фашистов. Вива, Руссиа!» Ее зовут Харистина Маринэ, запишите, она из Бильбао. И еще записывайте — про мальчика рядом с ней. Он тоже сказал: «Мы не устали, мы сильные, нас даже море не смогло укачать». Он из города Гилуенца, не переспрашивайте, я потом вам все уточню. Этот мальчик прибыл с двумя младшими братишками, а его два старших брата вместе с отцом и матерью сражаются на фронте в одном батальоне, вы поняли? Пошли дальше…» Так мы двигались вдоль борта, заполняя блокноты, а Мотя успевал и фотографировать в свете прожекторов. Надо было ехать в редакцию, мы хотели по дороге завезти нашу спутницу домой, но она сказала: «Это не по пути, я с вами…» И пробыла в редакции, помогая нам, до сдачи материала в набор. Газета вышла в 6 утра, как и полагалось по графику.

«Сантай» простоял в порту меньше суток, пока его пассажиров развозили по местам отдыха: в нескольких ленинградских школах были оборудованы общежития-спальни, столовые, пункты медицинского осмотра, который проходили все прибывшие дети. Больных оставляли для лечения, остальным предстояло через два дня разъехаться по стране, в санатории и лагеря… Это время мы продолжали работать втроем. Ольга Константиновна не покинула нас, по самоличной доброй воле и к нашей, понятно, радости растягивая обещанные Данилову «час-полтора». Уехав домой после встречи теплохода и ночного бдения в редакции где-то уже к утру, она утром же вернулась в редакцию, чтобы отправиться с нами в порт с пачками свежих «Искорок». Мы стояли возле трапа, раздавая газеты ребятам, спускавшимся к автобусам.. Ольга Константиновна переводили желающим заголовки, подписи к снимкам. На одном из них все узнавали мальчика, державшего плакат «No Pasarán», стали искать его, выкрикивая имя, он оказался уже в автобусе, мы пошли к нему вручить газету, и, пока ее передавали, машина тронулась, увозя и нас с испанцами. И Ольга Константиновна из редакционной переводчицы превратилась во всеобщую, всем нужную, что только способствовало нам в деле, поскольку расширяло наши возможности, позволяя наблюдать жизнь гостей изнутри. Результат наблюдений — шесть газетных полос с корреспонденциями, заметками, интервью, информацией, которые немыслимо было бы подготовить без Ольги Константиновны. Она так увлеклась, что выглядела заправским репортером, с азартом выискивающим: сенсации. «Послушайте, — говорила, — Чарита в Ленинграде! Не знаете, кто это? Девочка, о которой писал Кольцов в «Правде», разве не читали? Она бежала из занятого франкистами Овиедо через фронт к республиканцам…» И мы поехали по школам на розыск Чариты. Долго не находили. Она гостила, как выяснилось, в частном доме, куда ни попасть, ни позвонить нельзя было. И все-таки мы вышли на нее благодаря предприимчивости Ольги Константиновны. Она привезла нас на вокзал за пять минут до отхода поезда, увозившего девочку в Москву раньше других. И мы успели записать ее рассказ о побеге через горы, который она договаривала, стоя уже на подножке вагона. Из-за спины Чариты выглядывал русский мальчик, ставший через несколько лет ее мужем…