Елена Горбунова-Посадова - Друг Толстого Мария Александровна Шмидт

В это лето мы жили гораздо уединеннее, чем раньше. Правда, наезжали друзья посетить могилу Л. Н--ча и повидать М. А--ну, но это бывало не так часто. Зато связь с деревней как то особенно окрепла после того, как она чуть не оборвалась с от'ездом М. А--ны. Изредка приезжал кто-нибудь из Толстых. Иногда и М. А. ездила в Ясную и там подолгу вела беседы с Софьей Андреевной, которую она очень жалела.

Как-то Софья Андреевна сказала М. А--не: "Ведь это он от меня ушел. Я все об этом думаю. Я его ревновала, раздражала всегда, а тут особенно. Почему, сама не знаю". И М. А--не стало особенно жалко ее.

"Не мучайтесь, -- говорила она. -- Ведь он не от того ушел, что вы его раздражали, а потому что он видел, что его присутствие вас раздражает. Он чувствовал, что вам надо расстаться, чтобы вы успокоились".

"Ей то всего труднее, -- прибавила М. А., передавая этот разговор. -- Мы то все друг другу еще дороже стали, а она одна".

Софья Андреевна последние годы усиленно писала свои воспоминания, стараясь в них возможно подробнее описать всю их семейную жизнь со своей точки зрения. Она делилась своими записками с приезжающими и, смотря по тому, в каком была настроении, читала или рассказывала -- то просто интересные почему-либо, по ее мнению, места, то такие места, в которых говорилось о неискренности, лицемерии, порочности и прочих дурных качествах Л. Н--ча.

Не раз она предлагала читать эти записки и М. А--не. М. А. то отмахивалась, говоря, что слушать не хочет, то уговаривала Софью Андреевну не писать того, что она пишет, так как до этого никому никакого дела нет, какой негодяй был Л. Н. "Важно его учение и стремление его быть хорошим, а от того, что он ошибался, учение его нисколько не хуже для тех, кто, как и он, ищет истину".

-- Душенька моя, бросьте вы это писать, -- убеждала она Софью Андреевну. -- Пишите о детях, какие они были хорошие, как они росли, как их учили, а Л. Н--ча оставьте. Ведь, какой он был! Всех любил: я вот, вошь какая, а как он меня любил и учил!

----------

На усадьбе в этот год был сторожем Петр Иванович, единомышленник Л. Н--ча, тот приятель М. А--ны, который когда то

101

устраивал потребительскую лавку в Рудакове. М. А. очень дорожила его помощью и близостью. Постоянной помощницы у М. А--ны не было никакой, на огороде же и в саду работали поденно скуратовские девушки, которые уже так хорошо знали дело, что М. А. на них во многом полагалась, и, когда ей было особенно плохо, только изредка выходила взглянуть на их работу.

Так прошло лето. Мы уехали в Москву в начале октября, с тем, что к М. А--не в тот же день придет одна знакомая ей пожилая женщина. Поможет ей и Петр Иванович, поможет семья Буланже, который попрежнему жил на усадьбе. Но на душе было очень тревожно. Уж очень слаба была М. А., и перед самым нашим от'ездом опять прихворнула. Даже провожать нас не ездила, как она это делала каждый год.

Уехавши, мы начали получать от нее одно письмо за другим.

"Не успели вы, дорогая Леночка, -- пишет она, -- уехать в Москву, как Андрей Абрамович 1) привез мне Дунечку из Казначеевки 2).

Я вчера более 2-х часов сидела на солнце при 18R тепла. Дуняша скучает по внукам и заявила, что она с'ездит за мальчиком 5-ти лет и привезет его сюда. Я отказала. Уж не знаю, что она думает, а мне сдается, что она не станет жить. А какая прекрасная, хозяйственная работница: все делает чисто, хорошо. Ну, а что поделаешь, взять ребенка жить в одной комнате с моей болезнью, -- не могу. Больше об этом и думать не хочу, а как сложится моя жизнь, так и буду жить.

А вы то теперь, моя душенька, разорвались на части: и милый, измученный судом Ив. Ив. 3), и школа, и дети, и разборка вещей, и телефон, и трамвай, -- не знаешь, за что браться. А мы то здесь пользуемся идеальной тишиной, которая избаловала меня так, что страшно подумать выехать из такого рая куда бы то ни было.

Вчера поденные перебрали весь картофель, оказалось на порядках гнилого. Сегодня девочки обвязывают молодой сад. Скотина второй день гуляет с дедом по лесам, и он сегодня пил у нас чай..."

"Я сама скучаю до нельзя по вас, моя дорогая Леночка, -- пишет М. А. 10 октября. -- Хорошо, что есть много всякой работы, некогда останавливаться на этом, а то бы все плакала. Пожалуйста, голубушка моя, не беспокойтесь обо мне. Пока все идет хорошо: я относительно здорова, девочки обмазывают деревья; я, пользуясь тихой, теплой погодой, все время сижу и слежу за работой и нисколько не зябну. Ночами сплю хорошо. Ничего бы я так не желала, как умереть в Овсянникове: хочется пожить именно так, как бог привел. Мне очень хорошо, и я только радуюсь на жизнь и чувствую, что не по заслугам пользуюсь чудной квартирой, могу болеть, страдать не на людях, -- одно сознание это дает мне силу и бодрость духа, -- ну, чего же еще? А уж когда споткнусь, лягу