Александр Карцев - Неизвестная война. Записки военного разведчика

Хасан поднялся на Тотахан ближе к вечеру. Я встретил его традиционным афганским приветствием.

— Салам алейкум! Шаб бахайр (добрый вечер), Хасан. Хуб хастид (как себя чувствуешь)? Сехатэ шома четоураст (как здоровье)?

А после этого отвел к нашему разбитому тандыру. Рядом с тандыром лежал бакшиш — две латунные гильзы и пакет с консервными банками. Для сложных переговоров моего афганского словарного запаса явно не хватало. Можно было позвать переводчиков со станции радиоперехвата, но они были заняты на дежурстве.

Поэтому мне пришлось ограничиться жестами и всего лишь несколькими словами, понятными любому афганцу. Я показал рукой на тандыр, затем на гильзы. Спросил:

— Фахмидид (понятно)?

Хасан согласно кивнул в ответ.

— Фахмидид!

Затем показал ему на сверток с консервами. И перевел свой указательный палец на Хасана.

— Бакшиш (подарок) Хасану. Фахмидид?

Хасан довольно улыбнулся в ответ. Видно, представил, как обрадуются его бойцы этому подарку — на посту самообороны с продовольствием было не богато.

Через три дня Хасан снова пришел на заставу. Сказал, что новый тандыр готов. И стоит у него на посту. Это была хорошая новость! Если честно, то все эти три дня я сильно сомневался в успехе нашего товарно-тандырного обмена. Ведь я же никогда раньше не менял танковые гильзы на тандыры. И совершенно не представлял, что из них и сколько стоит. Оказалось, что для афганцев глина, из которой делались тандыры, была «под ногами». А значит, ничего не стоила. Труд гончара стоил недорого. А вот латунь под ногами не валялась…

Уже через полчаса на моей командирской боевой машине пехоты мы были в Калашахи. Механик-водитель бережно расстилал брезент на броне. Наводчик-оператор доставал веревки. Я неспешно прогуливался у входа в крепость Хасана. И ждал, когда его сарбозы (бойцы) вынесут тандыр.

Вскоре два афганца бережно вынесли большой глиняный кувшин (почти в метр высотой). И аккуратно подняли его на боевую машину пехоты. Механик-водитель и наводчик-оператор сразу же засуетились — помогли поставить тандыр на брезент. И начали крепить его веревками.

Тем временем из крепости Хасана вышли еще два сарбоза. И вынесли второй тандыр. Следом за ними шел Хасан. Это было неожиданно. О втором тандыре я даже мечтать не мог. Но я не подал и виду. Большому командиру-шурави двадцати двух лет от роду, командиру целой сторожевой заставы в чине ни много ни мало лейтенанта не подобает удивляться!

Хасан подошел ко мне.

— Ду пучак (две гильзы) — ду тандыр (два тандыра). Хуб (хорошо)?

Я почти равнодушно кивнул головой в ответ. Показывать, как радостно забилось в этот момент мое сердце, было как-то не солидно.

— Хуб, Хасан. Бисер хуб (очень хорошо).

И не удержался, обнял Хасана за плечи.

— Ташакор (спасибо), Хасан.

Хасан радостно заулыбался. Ему было приятно, что большой командир не только поблагодарил его за работу на глазах у его солдат и всех жителей кишлака (которые, конечно же, наблюдали за всем происходящим), но и обнял как брата. Это дорогого стоило!

Никогда в жизни не видел я, чтобы механик-водитель так нежно вел боевую машину пехоты по горной дороге. Никогда не выглядели мы так смешно с наводчиком-оператором, как в этот раз, когда руками и ногами придерживали тандыры на броне. Никогда я так не радовался тому, что плохо знаю афганский язык. Ведь если бы я знал его лучше, у нас был бы всего один тандыр! И никогда раньше у нас на заставе не было такого большого праздника, как в этот раз, когда мы привезли новые тандыры!

Тандыры оказались сделаны на совесть (я до сих пор вспоминаю добрым словом того неизвестного гончара). И прослужили нам до самого вывода войск из Афганистана. А потом еще много лет служили афганцам. Правда, мне уже редко приходилось пробовать лепешки из этих тандыров. Вскоре меня перевели на должность начальника разведки батальона — командира отдельного разведвзвода. И тихая, размеренная жизнь командира заставы закончилась.

Двадцать шесть месяцев прослужил я в Афганистане. Когда выдавались короткие минуты отдыха между засадами и рейдами, я брал в руки блокнот. Снова и снова рисовал в нем чертежи дома, который мечтал построить, вернувшись на Родину. И рядом с этим домом, под красивым навесом, всегда рисовал тандыр. В память о том, что забыть уже никогда не смогу.

Да, все эти годы я мечтал построить дом. И встречать в нем своих друзей. Угощать их вкуснейшими лепешками из тандыра. И вспоминать былое за чашкой чая. К сожалению, уже через несколько лет делегаты 1-го Съезда народных депутатов назвали всех нас, воинов-интернационалистов, «политической ошибкой». А другие депутаты годы спустя отменили закон о выделении земельных участков ветеранам труда, военной службы и участникам боевых действий. Накопить денег на покупку земли за двадцать пять лет службы у меня не получилось. И мечта моя о доме и тандыре так и не исполнилась.