Лев Левин - Жестокий расцвет

Ольга, разумеется, не могла не чувствовать нашего восхищения, понимала, что сегодня все мы влюблены в нее, и это делало ее особенно обаятельной и веселой. Она была так же счастлива, как и мы.

Не помню уж, кто из нас первым произнес эти слова, но тотчас после того, как они были сказаны, мы хором повторяли их, они стали как бы девизом этого счастливого вечера:

— Единение фронта с тылом!

Привычная газетная фраза вдруг прозвучала по-особому, наполнилась жизненной плотью, приобрела неожиданный личный смысл.

Фронт представляли мы с Хренковым просто потому, что на нас была военная форма. Штатская Берггольц не хуже нас знала, как рвутся снаряды и бомбы. Тем не менее она представляла тыл. Впрочем, дело было вовсе не в том, кто что представляет. Мы от души веселились, потому что война кончалась, победа была не за горами и каж­дого из нас еще ждала длинная-длинная жизнь...

Мы ели, пили, пели песни, танцевали. Кто-то засыпал, просыпался, снова садился к столу. Ольга читала стихи. Мы захлебывались от восторга, благодарили ее от имени фронтовиков, тыловиков, от имени советского народа, всего передового прогрессивного человечества...

Прощаясь, мы никак не могли расстаться и клялись друг другу в вечной любви и преданности.

Впоследствии Ольга часто вспоминала нашу встречу и никогда не упускала слу­чая помянуть добрым словом "единение фронта с тылом". Как-то — это было, видимо, в 1965 году — я получил от Ольги подарок; недавно вышедшую книгу "Узел". На ней была надпись: "Леве Левину за единственное и блистательное единение фронта с ты­лом. Всегда твоя Ольга".

"СКАЖИ, ЧТО МЫ ПРИШЛИ ВМЕСТЕ"

9 мая 1945 года я провел в Таллине. Кто-то сказал, есть приказ: в течение этого дня пьяных военнослужащих задерживать. Разумеется, и я был пьян, но не столько от водки, сколько от сознания того, что пришла победа и что мне посчастли­вилось дожить до нее.

А потом наступили гарнизонные — уже не фронтовые, а именно гарнизонные — будни.

Штаб нашей 8-й армии расформировали и перебросили из Таллина в Раквере. Мы попали в резерв. Офицеров обязали являться на ежедневные военные занятия: стрелковый полк в наступлении, в обороне, бои в лесисто-болотистой местности...

В один прекрасный день поползли слухи, что пребывание в резерве на исходе и вскоре нам предстоит двинуться в дальний путь. К тому времени капитулировала уже и Япония. Между тем упорно говорили, что нас собираются перебросить на Даль­ний Восток.

Услышав об этом, я, честно говоря, пришел в отчаяние. Теперь, когда война кон­чилась и пушки отгремели, я ужасался, что могу оказаться на гарнизонной службе где-нибудь за много тысяч километров от дорогого моему сердцу Ленинграда. Оста­ваться в армии я не собирался, да и данных этого у меня не было. Я мечтал вер­нуться к литературной работе.

Прекрасным летним утром, хотя на дворе была уже середина сентября, я при­ехал в Ленинград, чтобы попросить Прокофьева (он был тогда одним из руководителей Ленинградской писательской организации) помочь мне. С Балтийского вокзала я по­звонил Берггольц. Изложить суть дела по телефону не удалось.

— Сейчас же приезжай,— приказала Ольга. — Дома все расскажешь.

Я поехал. За чашкой кофе Ольга выслушала меня.

— Пойду с тобой к Прокопу,— решительно сказала она. — Он со мной считается, хотя и не бог весть какой поклонник моей музы.

(В своих записках "О моей жизни, книгах и читателях" В. Панова расскаэала, как на одном из пленумов правления Союза писателей, проходившем еще во время войны, Прокофьев бранил поэму "Февральский дневник" и как сразу после его вы­ступления Берггольц прочитала отрывки из поэмы с поистине триумфальным успехом. "Стало ясно, — подчеркнула Панова, — что победа эта и не была бы столь явной, не выступи Прокофьев против ее поэмы". Там же Панова дала и портрет Ольги: "Берг­гольц была очень хороша собою — тоненькая, в черном платье, с головкой золотой, как подсолнечник".)

Ольга стала звонить в Союз писателей, чтобы узнать, когда будет Прокофьев. Ее, видимо, спросили, кто говорит.

— Берггольц, — негромко ответила она и с внезапно вспыхнувшим раздражением тут же повторила по слогам: — Берг-гольц. Вы что, оглохли? Ну да, да. Конечно, Ольга Федоровна.

"Это что-то новое,— невольно подумал я.— Раньше она так не разговаривала".

Выяснилось, что Прокофьев приедет часа через два. Велев мне никуда не отлучаться и отвечать на телефонные звонки, Ольга ушла по своим делам.