Лев Левин - Жестокий расцвет

Выйдя на набережную и вдохнув полной грудью невскую речную прохладу, мы поздравили друг друга, расцеловались и... пошли в Летний сад пить пиво. Сколько кружек мы выпили, не помню. Никогда в жизни я не пил такого вкусного, такого заме­чательного пива.

Рассказав обо всем этом на юбилейном банкете, я предложил тост за твердый характер Ольги Федоровны Берггольц.

— Что же, я возражать не буду,— с улыбкой отозвалась Ольга.

Мне осталось рассказать о последней встрече с Ольгой.

Это было в январе 1974 года. Ленинград отмечал тридцатилетие того знаменатель­ного дня, когда была полностью снята вражеская блокада.

Накануне торжественного вечера я позвонил Ольге. Мне говорили, что какое-то время назад она сломала ногу, но я надеялся, что на такой вечер ей все-таки удастся выбраться.

— Рада бы, но не могу. Просто физически не могу,— ответила на мой вопрос Ольга.— Я и по квартире-то еле ковыляю.

Передав ей привет от Александра Крона — он был в числе гостей, приехавших на праздник из Москвы,— я спросил, можно ли нам навестить ее.

— Конечно,— ответила Ольга.— Привезите бутылочку вина...

В назначенное время, купив по дороге вина, мы с Кроном поехали на Черную речку.

Вышедшая на звонок немолодая женщина — это была Антонина Николаевна, домоправительница Ольги,— впустила нас только после того, как Ольга из своей комнаты услышала наши голоса и разрешила нас впустить. Видимо, здесь ждали и остерегались нежелательных визитов.

Ольга переехала на Черную речку сравнительно недавно. Новая квартира была много хуже той, где происходили "единение фронта с тылом" и встреча 1947 года. Пожалуй, она напоминала "слезу социализма". Кроме того, здесь царил полнейший беспорядок. Кругом громоздились книги, лежали газеты, стояли флаконы, пузырьки и коробки с лекарствами. Чувствовалось, что хозяйке сейчас решительно не до квартиры, не до забот о порядке и чистоте.

— Вот ведь какая петрушка,— сказала Ольга, приподнимаясь на постели.— Нога вроде срослась, можно ходить, а я боюсь. Не могу как следует встать на ноги. Боюсь, и все. Хоть плачь.

Я не видел Ольгу около четырех лет. Она катастрофически переменилась. Передо мной лежала старая женщина, почти ничем не напоминавшая прежнюю Ольгу. Разве только смеялась она еще по-прежнему. Мы с Кроном незаметно переглянулись. По выражению его лица я понял, что он думает о том же самом.

В один голос мы стали уверять Ольгу, что она прекрасно будет ходить, рассказы­вали о якобы известных нам случаях такого рода. Ольга слушала невнимательно. Видимо, все говорили ей одно и то же.

Она распорядилась, чтобы мы открыли нашу бутылку, но пить вино не стала. Вместо вина она велела Антонине Николаевне дать ей коньяку. Антонина Николаевна пыталась возразить, но Ольга властно на нее прикрикнула.

— Ну рассказывайте, мальчики,— по старой памяти обратилась она к нам.— Как праздновали, как веселились?

Крон заговорил о том, что ему удалось повидать кое-кого из старых друзей-моряков, а я смотрел на Ольгу и с ужасом думал, что она ведь так и не встанет.

После нескольких глотков коньяка Ольга оживилась, на лице появился слабый румянец. Она едко иронизировала по поводу некоторых наших общих знакомых. На мгновение возникала прежняя Ольга — умная, острая на язык.

Бутылка вина, выпитая вдвоем, помогла и нам с Кроном более оптимистически смотреть на вещи.

Когда настала пора уходить, мы с жаром убеждали Ольгу немедленно встать с постели, завтра же, нет, сегодня, сразу после нашего ухода непременно встать, теплее одеться и выйти на улицу. Да и Ольга выслушивала наши советы более снисхо­дительно и терпеливо. В эти минуты, может быть, и она верила, что встанет, выйдет на улицу, вернется к жизни.

На прощание Ольга подарила каждому из нас свою пластинку, недавно выпущен­ную фирмой "Мелодия".

Придя в гостиницу, я прочитал надпись: "Другу юности, зрелости и нынешних лет". "Нынешних лет",— невольно повторил я. Употребить более уместное в данном случае слово "старость" Ольга не захотела. С одной стороны бумажного футляра, в который была упакована пластинка, на меня смотрела Ольга времен нашей юности и зрело­сти — золотоволосая, с умным и веселым взглядом, с неповторимой, единственной на свете золотисто-льняной прядкой, падающей на высокий и чистый лоб.

Такой запечатлел ее в 1950 году Натан Альтман.

Такой я помню и буду помнить ее до конца моих дней.

Ольгу "нынешних лет", лежавшую в январе 1974 года в своей квартире на Черной речке, я всячески стараюсь забыть.