Николай Котляр - Именем закона

— Нет, её уже не спасёшь, — вздохнул К. — Будь она проклята, эта война, и вот это! — Он расстегнул брюки, разорвал подкладку и положил на стол немецкую листовку.

...Допрос закончился во второй половине дня. К. рассказал все, как было, уже ничего не утаивая.

...На суде К. был угнетён. На вопросы судей отвечал односложно, ничего не отрицая, а когда ему дали последнее слово, сказал:

— У меня нет права просить у суда снисхождения. Я сам себя уже приговорил, и жить мне страшнее, чем умереть...

Военный трибунал приговорил подсудимого к расстрелу. Командир дивизии полковник Н. П. Анисимов, выслушав доклад председателя трибунала, просившего утвердить приговор, сказал:

— Оставьте дело, хочу сам во всем разобраться.

Два дня Анисимов изучал все материалы, советовался с комиссаром и начальником политотдела и приговор не утвердил. Расстрел был заменён длительным сроком лишения свободы.

...Прошло около пятнадцати лет. Меня вызвали на совещание в Москву. В метро ко мне подошёл мужчина и, извинившись, спросил:

— Если я не обознался, вы были прокурором 3-й Московской дивизии?

— А что?

— Вы меня судили. — И он показал на обрубок правой руки.

В памяти мгновенно, до малейших подробностей всплыла давно забытая история. Припомнились сомнения, вызванные боязнью ошибиться, незаслуженно обидеть солдата, а затем, когда все стало ясно, неодолимая ненависть и брезгливость к здоровому сильному парню, трусливо уклонившемуся от боя с жестоким врагом...

— Как же, помню-помню, — сдержанно ответил я.

— Если не брезгуете, поговорите со мной...

Поднялись наверх. За чашкой кофе он рассказал, что после войны был амнистирован, поступил на завод, затем женился. Живёт в соседнем городе, в Москву приехал по семейным делам.

— Вас, вероятно, интересует, как я себя чувствую после всего, что было? — неожиданно спросил он.

— Вообще-то я не собирался задавать вам такой вопрос, но раз уж вы сами...

— Погано чувствую, товарищ прокурор, особенно погано, когда сынишка допытывается: «Папа, ты был ранен? А почему тебя не наградили?» Что отвечать ему? Как смотреть в глаза? Да и в цехе такое же спрашивают... Тяжело такой грех носить...

Я слушал, как он казнился, и про себя думал: «А что бы ему ответили тысячи тех, что лежат под берёзами и соснами на опушке леса, а то и просто в чистом поле, или возле дорог и деревень?»

— За все в жизни надо расплачиваться, — сказал я, прощаясь. — Что посеешь, то и пожнёшь...

Он согласно кивнул.

* * *

...Только к ночи третьего дня мы добрались до Валдая. Переночевали в одном из кабинетов военной прокуратуры. Утром хмурый лейтенант лет сорока пяти на вид ввёл меня в маленькую, сильно прокуренную приёмную и сказал:

— Ждите.

Минут через тридцать вошёл высокий грузный военный с двумя ромбами в петлицах гимнастёрки. По знакам различия я понял, что это и есть прокурор Северо-Западного фронта диввоенюрист И. К. Лиховидов. Приняв стойку «смирно», я доложил о прибытии. Поздоровавшись, прокурор открыл невысокую дверь и пригласил войти. В кабинете, не садясь, спросил:

— Знаешь, зачем тебя вызывают?

Голос у Лиховидова был совсем юношеский, звонкий, во всяком случае не соответствующий его грузности и росту.

— Не знаю, товарищ диввоенюрист.

— Поедешь в Москву, к главному военному прокурору.

— Можно узнать зачем?

— Уж очень ты прыткий. Главный вызывает, главный и скажет. Иди, оформляй предписание.

Потом я ещё не раз встречался с П. К. Лиховидовым — человеком чутким и простым. Особенно заботливо относился он к тем юристам, которые пришли из запаса, помогая им войти в курс армейской жизни.

Так в начале июня 1942 года я оказался в глубоком тылу, в Иванове. Здесь формировалась 10-я резервная армия, командующим которой был генерал-лейтенант М. М. Попов. Меня назначили военным прокурором этого объединения. Вместе со мной прибыл и шофер — рядовой Иван Иванович Влахов. Мы с ним выбирались из двух окружений, прошли от Смоленска до Москвы, и главный военный прокурор внял моей просьбе — разрешил взять его в армию.

Представляясь командованию, я очень волновался. Опыт военно-прокурорской работы у меня был крайне мал. Едва вошёл в курс дел дивизии, а предстояло руководить прокуратурой армии. Смущало и то, что заместитель командарма генерал-лейтенант В. Д. Цветаев — профессор, доктор военных наук. Член Военного совета полковой комиссар И. Б. Булатов — опытнейший политработник. Оба имеют высокие воинские звания, а я — всего-навсего военюрист 2 ранга. Однако и В. Д. Цветаев и И. Б. Булатов встретили меня очень доброжелательно. Я не скрыл перед ними своей обеспокоенности и в беседе откровенно сказал им об этом. Они отнеслись сочувственно и обещали не отказывать в совете и помощи.