протоиерей Александр Горский - Дневник

12 Апреля . Так-то редки часы желания упрочить свой нравственный образ для последующего времени! Не то, чтобы никогда в таких длинных промежутках не приходила мысль о себе: редко достает решимости воли и сосредоточенности внимания для этого дела. Иногда утомишься чуть не до недеятельности умственной, иногда забивая голову множеством, без связи собранных, впечатлений, мыслей, суждений, множеством читанных повествований, где каждый сочинитель силится отличиться своим оригинальным взглядом на вещи самые обыкновенные, – в таком положении неясности, неопределенности, насыщенный, как губка, но еще не успев себе ничего усвоить, и хотел бы записать, положить на бумагу весь хаос своих мыслей, своей души, – но не знаешь, как что выбрать, слить на перо; иногда все время захватывает срочный труд. Всего же важнее то, что нет конечной решимости стоять в своем правиле. Разовьется ли во мне когда-нибудь эта нравственная регулярность, которая бы каждому действию давала вес характера?

И сегодня много я разных разностей читал; и сегодня я сказал себе: надобно разнородное это множество приводить к единству; пеструю толпу новоприбывающих мыслей делить по их классам и класть на них клеймо своего мышления. Но как это сделать, всякий раз, при других важнейших делах, когда такое чтение по большей части предоставляется только часу отдыха, или свободы? По крайней мере было бы полезно отдавать себе отчет в том, что или само по себе, или по отношению к собственному моему кругу занятий имеет очевидную важность… На нынешний день замечу статейку № 10 Телескопа 1834 г. О жрицах древней Греции . Здесь автор (Маттер), намереваясь обратить внимание современников на необходимость нравственного образования женщин, хочет показать, сколько Греция выигрывала и в художническом, и в нравственном, государственном и домашнем отношении от того, что в ее храмах имели столько важности, в отправлении ее религиозных обрядов столько участия, стояли, следовательно, на самом высшем степени нравственного влияния, – женщины. Он смотрит на Грецию еще очень в ранний период ее бытия, прежде нежели укоренили в ней свое владычество философы, риторы, софисты (стр. 103). Известно то, что жрицы сами занимались наставлением в таинствах, которым служили, т. е., как автор думает, изъясняли символы добродетелей, которые были представлены для всенародного почитания в олицетворенных божествах и богинях. „Наставление в нравственности, говорит он, ограничивалось в Греции немногими правилами и некоторыми примерами. Но мифы Цереры и Прозерпины исполнены были сих примеров. Приведем только одну черту: что может лучше выражать силу взаимной нежности матери и дочери, как условие, учиненное между Плутоном и Церерой, в силу коего Прозерпина долженствовала проводить полгода с матерью, а другие полгода с супругом? Следственно, кому было удобнее Элевзинских жриц изъяснять важность сих прекрасных примеров семейственной нежности и преданности?“ Но в храме они наставницы, а дома – живые символы тех же добродетелей. Дева, Гиеродула, посвятившая себя божеству, служила эмблемою чистоты и непорочности: эти добродетели надобно ценить не чувством, образованным по духу христианскому, а чувством того именно времени, к которому они принадлежали. Какое же сильное влияние они должны были иметь на живой, столько чувствительный ко всему великому и прекрасному, дух Греков! Великие мужи Греции часто представляют нам образцы жизни, исполненной энергии, добродетели и героизма, жизни постоянно одинаковой от начала до конца, которую более можно уподобить победе, нежели сражению. Сии мужи не почерпали ли в храме, равно как в семейственном кругу, примеров и уроков сего величия, столько им приличествующего… Элевзинские жрицы учили мужчин гордиться трудами земледельца; Парфенонские научали женщин прославлять себя подражанием Минерве и делаться Минервами своих семейств… Опыт общественного влияния женщин на дух Греков под прикрытием оного жречества: когда дело шло о том, чтобы дать уразуметь народу благотворность первоначальных греческих учреждений, законов и цивилизации вообще, то препоручали сие жрицам. В последний день празднеств Элевзинских Афиняне выносили торжественно в священное место книги своих законов, – означая чрез то, что вся честь за сии узаконения, составляющие славу и счастье отечества, принадлежит божеству. Жрицы Элевзинския председательствовали на сих празднествах, совершавшихся отличнейшими в Греции особами: и каждая мать семейства участвовала более или менее в главной роли, игранной распорядительницами Фесмофорий. Греция хотела, чтобы понимали значение сей церемонии; а дабы ее не принимали просто за храмовой обряд, дабы она составляла вместе торжество общественное и нравственное, было установлено, чтобы женщины, коим поручалось нести законы, избирались из различных триб Афинских, из числа женщин замужних и рожденных от законного брака , и предписывалось им проводить дни предшествующие празднику в уединении, предаваться набожности, избегая всех изъявлений семейной нежности (т. е.?...). Приглашать таким образом матерей семейств, чтобы они содействовали выгодам политики и религии, возводить их в достоинство жриц закона, вверять им священнослужение общественное, не значило ли побуждать их, чтобы они всемерно старались внушать сынам Греции почтение к древнему учению и любовь к народным постановлениям?.. Пользуясь всеми почестями жречества и лучшими храмами, нежели как в Египте, где всячески старались препятствовать нравственному влиянию женщин; но не пользуясь всею свободою и не в таком находясь количестве, как девы храмов Могога и Команы, хорами в несколько тысяч, или целыми легионами поющие и танцующие; – приучаемые своими матронами более к важным движениям святых дев Сиона (что разумеется здесь?), чем к резвым пляскам дев Каппадокийских, предпочитаемые при избрании к священным должностям преимущественно по красоте, – девы Греческие, гиеродулы, калефоры, ликнофоры, служили много и к образованию искусств у Греков… Довольно о благотворности влияния женщин жриц. – Об упадке оного автор говорит: „прежде полного учреждения женского жречества, Эллада погрязала в невежестве, была страною безславною; она упала вместе с упадком сего жречества. Сему упадку были причиною: 1) ревность жрецов, которые хотели возвратить себе права, похищенные у них сими Гиеродулами. 2) Сами женщины: они уступили жрецам храмы, философам – владычество над умами; пренебрегли прекрасным Ефесским учреждением, вследствие коего должны были заниматься наставлением юношества; в некоторых празднествах, где жречество их играло главную роль, не умели удержаться на черте, отделяющей энтузиазм от сумасбродства, религиозное изступление от пошлого буйства вакханок; в храме Венеры не умели отличить прелести от соблазна; когда отечество их обогатилось торговлею, наполнилось предметами азиатской роскоши, то и они предались всеобщей изнеженности… Элевзинския гиерофантиды и гетеры афинские, узнав о безпорядках жриц Пафосских и Коринфских, воспылали негодованием: с сего времени греческие матери семейств поняли, что их гинецей сделался для дочерей их убежищем более безопасным, нежели храм… Не стало более высокого назначения для женщин Греции, утратила Греция и свои празднества моральные; погибли нравы нации; исчезла и сама нация… Такова, замечает автор, участь всех народов, в недрах коих женщины не исправляют, под каким бы то ни было видом, нравственного жречества, принадлежащего им по высшему назначению. Без сего жречества нет ни нравов, ни семейственного духа, а без сего последнего нет и духа народного; без народного же духа нет и нации“… Здесь оканчиваю и я мою выписку слов и мыслей автора.