Константин Сорокин - Трудные дни сорок первого

Гитлеровцы взяли в кольцо батальон 544-го стрелкового полка 152-й стрелковой дивизии. Произошло это под селом Красное. Погиб командир, пали в бою многие красноармейцы. Что делать? Численный перевес-то на стороне фашистов многократный. Сдаться? Нет, воины еще крепче стиснули в руках оружие. Возглавил батальон командир роты старший лейтенант Ш. Р. Ахундов. Умело использовав лесистую местность, он организовал круговую оборону, и воины целые сутки вели бой с яростно наседавшими оккупантами.

— Эй, рус, сдафайс, а то всем капут! — кричали гитлеровцы.

Наши бойцы отвечали:

— А ты попробуй взять нас, гадина! Мы тебе насыпали и еще насыпем горяченького! Завертишься!

Вот так не дрогнула и вся 16-я армия, когда враг, прорвавшись танковыми клиньями, захватил Ельню, Дорогобуж, Ярцево и замкнул кольцо окружения. Ничего не вышло из его попытки посеять среди наших воинов панику. Чем объяснить это? Во-первых, изумительной стойкостью, мужеством, героизмом бойцов, командиров, политработников, их безграничной любовью к Советской Родине, беззаветной преданностью Коммунистической партии. Во-вторых, умело организованной партийно-политической работой, ее целеустремленностью. Проводя, скажем, политинформации и беседы, зачитывая сбрасываемые с наших самолетов листовки и другие издания (для войск, действовавших в окружении, газета Западного фронта «Красноармейская правда» выпускала, например, бюллетень «На фронте за день»), выступая на собраниях и совещаниях, политработники страстно призывали не падать духом, не опускать рук. Нужно, убеждали они, соблюдать строжайшую дисциплинированность и организованность, всячески поддерживать боеспособность своего подразделения, своей части, непреклонно стремиться к прорыву вражеского кольца, беспощадно уничтожать шпионов, диверсантов, провокаторов.

А шпионов, диверсантов, провокаторов хватало. Редкий день проходил без того, чтобы противник не засылал в войска армии хотя бы двоих или троих лазутчиков. Сразу распознать их было не всегда просто, ибо принимали они различные, порою весьма неожиданные личины.

Однажды к группе наших командиров подошел человек со знаками различия батальонного комиссара. Поздоровался, предложил табачку, затем отрывисто спросил:

— Как, товарищи, сдаваться будем или стреляться?

Кто-то тихонько ругнулся, но незнакомец не отреагировал на это, подошел к другой группе и повторил вопрос. Командирам показалось странным подобное поведение «комиссара». Его задержали и доставили к контрразведчикам. Он оказался переодетым вражеским агентом.

Запомнилось мне и такое. Среди бойцов, вышедших из окружения, обратил на себя внимание красноармеец, призванный в армию в Воронеже. Был он тих, незаметен, в общие разговоры не вступал, но о чем-то пошептался с одним из бойцов и получил оплеуху. Вмешался батальонный комиссар Поскребышев:

— В чем дело?

— А вы спросите этого гада, в чем дело. Про силу фашистских танков и самолетов брешет, ничем, мол, их не взять…

Словом, парнем занялись контрразведчики. Выяснилась в общем-то довольно заурядная для того времени история. Этот человек вместе с группой других красноармейцев попал в плен. Фашисты стали вербовать из их числа согласных шпионить в советском тылу. Но среди пленных предателей не нашлось, а этот решил «обмануть» гитлеровцев: согласился на вербовку, дал подписку, чтобы, дескать, вырваться из плена и оккупантам не служить.

— А когда дал подписку, — рассказывал задержанный, — фашисты вывели меня на улицу, дали ручной пулемет и приказали стрелять по сараю. Я отказывался, знал, что там люди. Но обер-лейтенант сказал, что все равно всех их расстреляют. Ну я и начал стрелять, а обер меня фотографировал. Потом вытащили из сарая трупы и опять меня фотографировали с убитыми и предупредили, что если вздумаю провести немцев, то они отошлют мою подписку вместе с фотографиями в НКВД и там с меня с живого сдерут шкуру…

Думаю, после этой истории читателю нетрудно сделать вывод, что мы ни на минуту не забывали о поддержании в частях и соединениях армии строжайшей бдительности. Это диктовалось самой военной необходимостью, заботой о сохранении высокого боевого духа личного состава, об исключении возможности проникновения в его ряды провокаторов и шпионов, паникеров и трусов. Разумеется, требования высочайшей бдительности не давали основания огульно не доверять всем окруженцам. Генерал-лейтенант Лукин говорил по этому поводу: