Иван Лыков - В грозный час

— Люблю бывать в столице, — признался Виктор Андреевич. — Я там вроде душой молодею. И память будто яснее становится. Нет-нет, — перехватив мой вопросительный взгляд, поспешил пояснить он. — В Сибири я живу уже почти три десятка лет. К ней прирос накрепко. Для меня, москвича, она уже родным краем стала. А Москву люблю не только как столицу нашей Родины, но еще и как город, который в трудную военную годину пришлось защищать с оружием в руках.

Я сказал Виктору Андреевичу, что и мне тоже пришлось защищать Москву.

— На каком направлении? — живо поинтересовался В. А. Филатов.

— На можайском.

— Случайно, не под Бородино?

— Именно там. Вместе с тридцать второй дивизией и батальоном курсантов Московского военно-политического училища.

— Вон как! Выходит, мы воевали с вами бок о бок. Я ведь был в составе батальона из военно-политического…

Перерыв короткий, и мы с Виктором Андреевичем в тот день так ни о чем конкретно не поговорили. Прерванный разговор состоялся несколько позже.

Вот что рассказал В. А. Филатов.

В 1941-м он, оказывается, был курсантом Московского Краснознаменного военно-политического училища.

— Мы тогда, — вспоминал Виктор Андреевич, — были молоды, энергия у нас била через край. Нам, например, казалось, что без нас врага никак не одолеть, поэтому-то и писали начальству рапорт за рапортом. Но всякий раз нам вполне резонно отвечали: «Учитесь. Всему свое время».

Но вот наступил такой момент, когда надо было отложить учебу и стать на защиту Москвы. В училище был срочно сформирован курсантский батальон. Меня зачислили во взвод связи.

Батальоном командовал майор Малыгин — кадровый военный, очень мужественный человек. Военкомом был назначен старший батальонный комиссар Черных — один из тех политработников, которые умеют повести за собой людей, вдохновить их на разгром врага.

Нас подняли по тревоге в ночь на 6 октября, вооружили легким стрелковым оружием и срочно отправили на можайское направление, где в то время положение было особенно критическим.

В бою юго-восточнее Гжатска я не участвовал. Там с танкистами восемнадцатой танковой бригады действовала лишь группа курсантов, входившая в отряд прикрытия. А вот близ Бородинского поля мы встретили врага, так сказать, лицом к лицу…

Помню, накануне боя, вечером, в батальоне состоялось партийное собрание. Повестка дня звучала кратко: «Не пропустить врага к Москве!» Смысл выступлений всех коммунистов тоже сводился к одному: «Будем драться с врагом до последней капли крови!»

На рассвете следующего дня на наши позиции обрушился удар вражеских бомбардировщиков. Вслед за ним начался сильный обстрел из пушек и пулеметов.

Нам, связистам, в тот момент досталось крепко. Только, бывало, устраним на линии одно повреждение, как майор Малыгин снова сердится: «Я опять без связи».

Что делать? Известно что: вылезай, связист, из траншеи — и вперед. Бомбы ли, снаряды ли — ползи вдоль нитки, ищи обрыв. Некоторые из моих товарищей-связистов полегли уже в то утро…

Но вот после бомбежки и артобстрела гитлеровцы пошли в атаку. Их было значительно больше, чем нас, к тому же они имели танки. Курсанты не дрогнули, встретили врага как положено, однако фашисты, несмотря на потери, продолжали наседать. Кое-где уже дело дошло до рукопашного боя. А в танки полетели бутылки с горючей смесью.

Кстати, гитлеровцы знали, что на их пути встали именно курсанты военно-политического училища, будущие комиссары, потому-то и не надеялись на легкую победу. И в самом деле, бой в районе Бородинского поля был жестоким, наши ряды таяли, но все же фашистам здесь пришлось на некоторое время задержаться. А тогда, сами понимаете, каждый час был дорог…

Потом были еще бои. До самого конца октября. Многие тогда из нашего курсантского батальона пали смертью храбрых.

Помню, с какой душевной болью встретили мы весть о гибели нашего любимого командира майора Михаила Тимофеевича Малыгина. Он тогда остался у деревни Сивково со взводом прикрытия, чтобы дать возможность другим курсантам выйти из-под удара врага. Конечно, он мог бы и не оставаться, а поручить кому-нибудь другому командовать отрядом прикрытия. Но остался. Видимо, поступить так ему подсказали совесть и долг коммуниста.

Много лет прошло с той поры. Многое уже выпало из памяти. Но события тех грозных дней под Москвой помнятся отчетливо. Я даже ясно вижу лица тех людей, с которыми в одной траншее отражал атаки разъяренного врага. Разве можно забыть, например, парторга нашего батальона Шнегина, который обычно находился в самом пекле боя? Или комиссара объединенного отряда Ефимова, который вместе с комиссаром семнадцатого полка имели Фрунзе полковым комиссаром Михайловым личным мужеством, страстным словом политработника воодушевлял на дерзкий прорыв вражеского кольца окружения? Нет, их нельзя забыть! Это были настоящие бойцы нашей партии.