Иван Лыков - В грозный час

Потом они рассказали обо всем пережитом только за одну ночь плена. Их взяли вчера. Неожиданным ударом вдоль берега Днепра с юга гитлеровцы оттеснили их от реки и, отрезав пути отхода на север, замкнули кольцо окружения. Все попытки прорвать его оказались безуспешными. Многие полегли в бою, а часть бойцов и командиров, оставшихся без боеприпасов, была захвачена в плен.

— К вечеру всех нас, — поведал присоединившийся к нашей группе лейтенант, — собрали на той поляне, где вы нас освободили. Построили. Офицер-эсэсовец на русском языке скомандовал: «Комиссары, коммунисты, евреи, четыре шага вперед!» Никто из строя не вышел. Тогда эсэсовец скомандовал что-то своим солдатам. Те пошли вдоль строя и стали выводить из него людей. Вывели человек пятьдесят. Их тут же на наших глазах расстреляли. А остальных построили в каре, окружили машинами и приказали лечь лицом к земле. Так и держали всю ночь, освещая фарами. Издевались как могли. За ночь еще нескольких пристрелили. Раньше-то некоторые из нас думали, что они — люди, солдаты. Им, мол, приказали, вот они и воюют. А теперь знаем — звери они, да такие, каких еще свет не видал! Убивать их надо беспощадно, убивать! Чтобы ни одного из этих мерзавцев на нашей земле не осталось!

К Днепру выходили разрозненными группами. Во время прорыва все перепуталось.

Переправа еще не была налажена, хотя разговоры о том, что вот-вот должны подойти паромы, шли.

Надо было искать своих. Пошли вдоль берега. В ивняке, густо опушившем Днепр, — людской водоворот, машины, повозки медсанбата, забитые ранеными. И никого из наших, забайкальцев. Расспрашиваем встречных:

— Танкистов не видели?

Наконец повезло.

— Только что, — говорят, — прошли. Человек двести. Вниз, другую переправу искать.

Вскоре на опушке рощи мы действительно увидели группу танкистов. Первым я по высокому росту узнал начальника штаба нашей дивизии полковника В. В. Буткова. Рядом с ним стояли комдив полковник И. П. Корчагин, комиссар дивизии М. И. Алексеев и начальник политотдела Н. А. Тимофеев. Корчагин отдавал какие-то распоряжения незнакомому мне майору.

Дождавшись, когда майор, козырнув, отошел, я доложил комдиву, что группа танкистов 34-го танкового полка и примкнувшие к ней бойцы других подразделений вышли из окружения.

— Тридцать четвертый танковый… — Комдив сильно потер виски, потом провел ладонью по лицу сверху вниз. Окинул усталым взглядом наш строй: — Располагайте людей в роще, товарищ политрук, и ждите указаний…

Значило ли это, что уже нет штаба 34-го танкового или комдив просто не имел сведений о его местонахождении, — трудно сказать. И все-таки мы радовались, что пробились из окружения, что нашли своих, что теперь рядом с нами командование дивизии. Появилась уверенность в том, что скоро мы переправимся через Днепр и вместе со свежими боеспособными частями будем крушить фашистов.

Так оно и случилось. Вскоре группа генерала К. К. Рокоссовского пробила коридор к Днепру в районе Заборья, и мы, по налаженной переправе форсировав реку, сосредоточились в лесах восточнее этого населенного пункта.

* * *

В конце августа остатки нашей 17-й танковой дивизии по приказу командования Западного фронта вывели в район Вязьмы на переформирование. На ее базе начала создаваться 126-я танковая бригада, командиром которой назначили полковника И. П. Корчагина, а комиссаром — старшего батальонного комиссара М. И. Алексеева. Получили назначение многие командиры и политработники, другие же были зачислены в резерв. В резерве политсостава Западного фронта оказался тогда и я.

…Кончались последние дни сентября. На всех фронтах шли тяжелые бои. Мы по-прежнему томились в опостылевшем нам резерве.

Вынужденное безделье угнетало. Люди обивали пороги штаба, и каждый раз, когда у дежурного раздавался телефонный звонок, чуть ли не все сразу бросались к нему в надежде услышать свою фамилию. А если из штаба в нашу казарму приходил кто-нибудь из начальства, то ему буквально не давали проходу. У всех одна просьба: «Пошлите на передовую». И ответ был один: «Потерпите. Скоро всем хватит дела».

Слушая сводки Совинформбюро, читая газеты, мы понимали, что обстановка складывается день ото дня все более серьезная: под угрозой Москва.

В нашей казарме висела карта. На ней флажками обозначено положение на фронтах. И вот, сгрудясь у карты, мы с тревогой следили за крайне опасным развитием событий. Мы чувствовали себя виноватыми. Ведь большинство из нас уже были обстрелянными, прошедшими бои людьми, и поэтому с полным основанием считали, что держать нас в такое трудное для Родины время в резерве совершенно неправильно.