Харуки Мураками - Писатель как профессия

1) Эта творческая личность должна очевидным образом отличаться от других творцов и иметь собственный выразительный стиль (хоть в музыке, хоть в прозе, хоть в работе с цветом). Чтобы можно было немного посмотреть (или послушать) и сразу же понять, что перед нами произведение конкретного автора.

2) Этот выразительный стиль должен постоянно обновляться – то есть изменяться в соответствии с ростом и развитием творческой личности. Художнику непозволительно простаивать на одном месте, ему следует обладать внутренней, спонтанно проявляющейся силой творческого самообновления.

3) Индивидуальный стиль с течением времени должен полностью определиться и стать частью культурного менталитета. Он будет служить одним из базовых оценочных критериев в рамках культуры, источником вдохновения для будущего поколения творцов.

На самом деле необязательно во что бы то ни стало соблюдать сразу все три условия. Бывает и так, что первое и третье выражены полностью, а второе – серединка на половинку или, к примеру, второе и третье – полностью, а первое – так себе. Но если эти требования хотя бы частично выполняются, то можно считать, что творческая личность соответствует критериям «оригинальности».

Перечитав вышеупомянутые условия, можно заметить, что для второго и третьего пункта временной фактор играет важную роль, а первого не очень касается. Другими словами, творческая личность как бы должна пройти «проверку временем» на оригинальность. То есть пока не пройдут какие-то годы, нельзя понять наверняка, оригинально ли чье-то творчество или нет. Бывает, что вдруг появляется в обществе новая фигура со своим неповторимым стилем и имя ее гремит повсюду. Проходит совсем немного времени, и она исчезает (или приедается) – в таком случае довольно сложно сказать о человеке, что он «был оригинальным». Скорее всего мы просто имели дело с «артистом одного хита».

В своей жизни я не раз встречал таких людей в самых разных областях. Они всегда сначала поражают тебя свежестью и новизной взгляда. «Ого!» – думаешь ты, а через некоторое время обнаруживаешь, что этого человека давно уже не видно и не слышно. В какой-то момент ты понимаешь, что он окончательно сошел с дистанции, был – и нету. Мне кажется, что это происходит с теми, у кого нет «созидательной выносливости» и той самой «силы творческого обновления». Прежде чем оценивать стилистические качества, нужно, чтобы накопилось достаточное количество «образцов», иначе что измерять-то? Ведь если не рассмотреть феномен конкретного стиля с разных сторон под необычными углами, то получить объемное представление о его «оригинальности» не выйдет.

Например, если бы Бетховен за всю свою жизнь не написал ничего, кроме Девятой симфонии, разве можно было бы понять, что он на самом деле за композитор? Если вещь только одна, даже очень великая, то осознать важность ее значения и оригинальность все равно будет очень сложно. Но в случае с Бетховеном у нас есть девять его симфоний, представленных в хронологическом порядке от Первой до Девятой. Рассматривая в этом ряду конкретное произведение – финальную, Девятую симфонию, – мы можем фактурно прочувствовать ее величие и острую, всеобъемлющую оригинальность.

Многие творческие личности хотят – и я тоже желаю – быть оригинальными. Но это, как я уже сказал, не зависит от наших желаний. Не нам решать.

Как бы громко я ни кричал: «Мои произведения оригинальны!», как бы ни надрывались в восхвалениях критики и СМИ: «Это так необычно!» – все эти выкрики уносит ветром, и вот уже ничего не слышно. Нам остается только вверить решение вопроса об оригинальности «получателям сообщения» (то есть читателям) и их сообщнику – времени, тому самому, «которое должно пройти».

Единственное, что может сделать со своей стороны писатель, – посвятить все силы творчеству, чтобы после него остался хронологический ряд как можно большего количества «образцов». То есть создать стройную систему текстов, накопить массу и объем смыслов, и для этого становится важным каждое мало-мальски внятное произведение.

В связи со всем этим единственная моя надежда, в которой я вижу намек на спасение, – это тот факт, что мои произведения на протяжении долгого времени не нравились большому количеству литературных критиков, и они мои книги всегда отчаянно ругали. К примеру, один авторитетный критик назвал меня «брачным аферистом», трюкачом. Вероятно, он имел в виду, что мне удается умело пускать читателям пыль в глаза, хотя в моей писанине нет ни капли смысла. Но если согласиться, что в работе прозаика есть немало навыков иллюзиониста, то слово «трюкач» неожиданно приобретает положительное значение и становится чуть ли не похвалой. Нужно уметь радоваться тому, что говорят люди. Хотя, по правде сказать, не очень-то приятно тому, о ком говорят подобное или, вернее, о ком такое пишут и затем тиражируют по всему свету. Все-таки иллюзионист – это уважаемый профессионал, а брачный аферист – преступник. Так что выражение было выбрано не очень любезное, если не сказать грубое. Хотя проблема тут, возможно, не в недостатке любезности, а в неразборчивости критика по части метафор.