Николай Жеребцов - Представитель П/Я

Еще приходил старый вор Борис. Очень старый и авторитетный. Жил он по-нищенски, но иногда к общежитию подкатывали иномарки, и после их отъезда старый Борис угощал французским коньяком. Каждый раз просил меня спеть одну и ту же песню:

Иногда спрашивал его, как жилось на Колыме. Он отвечал, что по-всякому. Порой лососину из бочек ели, а чаще долила голодуха. Раз поймали ворону и варили ее часов шесть. И все равно — зубы сломаешь. Про другое рассказывать не любил. Стояку все чаще ударяла в голову его дурная дворянская кровь. Ради куражу он просил сестер Ру, двух абсолютно одинаковых чернявых близняшек, поплясать на столе канкан, на что они соглашались крайне неохотно. Он ужасно страдал оттого, что не мог определиться: кто же из сестер ему больше подходит в спутницы жизни, и часто донимал нас душеизлияниями.

Как-то в субботнее утро он бегал по общежитию в гневе. Кто-то повесил на дверь его комнаты деревянный круг от унитаза в виде бублика, разрезанного с одной стороны. Потревожил и наш сон. Минька сказал ему:

— Стоинский! Ты очень несчастный человек. Ты никак не можешь разобраться, кто тебе нужен: Ирка или Инка. Поэтому мы вчера бродили по поселку, чтобы найти подкову, которая бы принесла тебе удачу. Но взгляни на этот чудесный подсрачник, который нашли в туалете. Он очень похож на подкову и принесет тебе много счастья и лет жизни.

Миха, маленький белобрысый Минька, иногда вспоминал, что он призер института по гимнастике, и утром выходил на турник. Он проделывал на нем все, что только может человек, и под занавес, когда во все окна таращился народ, вертел без ремней солнечный круг.

— Во, алкаш дает!

— Смотри, как вертится, нахал!

— Что, Миха, в винном пусто?

Минька спрыгивал с турника и, обозвав зрителей козлами, поднимался пить чай.

Потом шли загорать на Мызу, где возле Дома культуры, на берегу пруда, стояла вышка для прыжков. Миха и там показывал мастерство, ныряя с десяти метров головой вниз. Вечером, надеясь на плоды дневной рекламы, мы шли продавать Мишку в женское общежитие за бутылку водки. Но его почему-то не покупали: говорили, что его надо выпустить — пусть побегает, подрастет.

Прав, конечно же, прав был беспокойный философ Гумилев, говоря, что у всякой общности, как и у живого существа, имеются рождение, жизнь и смерть. И незачем присягать стране, которая отжила свой срок. Незачем цепляться за то, что скоро станет памятью. Наше маленькое бродяжье братство было обречено стать звонким осенним листопадом, и его было совсем не жалко.

Вся наша веселая, беззаботная жизнь холодной шелковой ниточкой была привязана к оборонке. Оборонка стала готовиться к гибели.

Сама же ты, страна, себе на погибель понарожала политиков и всяческих пассионариев.

Были большие города, но от них осталось немного воспоминаний. Так… фрагменты, сыпучие блестки. Новосибирск — холодный пыльный ветер. Барнаул — дома ссыльных при въезде в город. Вологда — красивая древняя архитектура. О Москве вспомнить нечего. Петербург украли поэты.

Носило еще к морю Лаптевых, за хребет Черского. Здесь Индигирка из берегов вымывает мамонтовых костей больше, чем топляка.

За две недели до окончания отработки пришло указание явиться на остров Моржовец, что на Белом море. Нарушил традицию — отправился в путь сразу. Очень хотелось день в день, через три года, покинуть эти места. Как ни странно, нашелся в трансагентстве билет до Архангельска на утро.

Большое время становится памятью, а междугородный автобус все еще несет человека сквозь нестойкий сумрак июльской ночи.

Уютно гудит под полом сильный венгерский дизель. Водитель давно выключил верхние плафоны, и только в проходе под сиденьями мерцают тревожно фиолетовые огоньки.

В окнах, медленно качаясь, проплывает загадочный ночной лес, кое-где подсвеченный неразборчивыми блесками дальних деревень. Скоро в сознание спящего ворвется мощный шум аэропорта, и он полетит в далекий город.

Но в конечный пункт назначения не поедет, и не потому, что отменен рейс теплохода, а самолет туда только через неделю, а потому, что от этого ровным счетом, ничего не изменилось бы в жизни страны, которой и не станет. Побудет пару дней в городе ангелов, где воздух пахнет рыбой и морской пеной, и вскоре насовсем покинет военный мир.