Анатолий Гордиенко - На пути к рассвету

Недалеко от деревянного домика, над которым курился, то и дело припадая к земле, дым, раскинув на влажной земле плащ-палатку, завтракали подпольщики.

— Хуже нет ждать и догонять, — бурчал Яковлев, медленно намазывая на ломоть хлеба толстый слой комбижира.

Анна осторожно откусывала сухарь и медленно посасывала его, заложив за щеку.

— В самый раз бы лететь, никакой истребитель не увяжется, — сказала Марийка, — так нет, не положено, не хотим вас подвергать риску. По-моему, они просто дрейфят. Им что: лётчик спит — служба идёт, а у нас срочное задание.

— Пойду за чайником. Чайник вскипел, — медленно, с сильным финским акцентом сказал Маунумяки.

— Я сбегаю, — тут же отозвалась Анна, отрывая нагретую спину от своего большого сидора.

— Я с тобой, — подхватилась Марийка.

Они пошли рядом, Марийка прижалась к Анне, зашептала:

— Финна этого, Паули, я в спецшколе видела. А в мешках у них что-то квадратное. Или рация, или взрывчатка, я пощупала незаметно.

— Не наше дело.

— Всё же интересно, куда они и с какой целью.

— Выбрось это из головы. Главное качество подпольщика — знать столько, сколько надо.

— Ты старшая, значит, ты права, товарищ командир. А я всё же думаю — разведчику есть до всего дело. Может, я упражняюсь, учусь. Нам в спецшколе что говорили: пуговица пришита свежей ниткой — уже зацепка, — недавно из дому; пальцы коричневые — значит нашенский, самокрутку курит. Кстати, тот лётчик с усиками на тебя глаз положил, хитрюга, видать: головку набок склонил и пялится. Неужто ты не заметила?

— Перестань, Мария, там кто-то на крыльце стоит.

Накинув на широкие плечи старую меховую куртку, у двери стоял тот самый, с усиками, кончик папиросы желтел тусклым огоньком.

— Самоварчик ещё не поспел, — сказал он мальчишеским голосом, — я бы сам принёс. В тумане голоса слышны далеко, поэтому мне, очевидно, надо представиться. Честь имею, штурман, он же летнаб, он же воздушный разведчик, лейтенант Алексей Жандорак. Пока простой кипяток превращается в крутой, позвольте одну историю, связанную с туманом. Прилетел я в Одессу. Туман густой и крепкий, как стена. Я гвоздь в него забил, повесил лётную куртку и лёг рядом спать на травке. Утром проснулся — ни тумана, ни гвоздя, ни куртки.

— Пустите, чайник давно готов. Ну-ка, в сторонку, военный. Слышите? Вот глухой, а ещё внушает нам: я — воздушный разведчик.

— Да уж где нам. Разведчики — это вы, девушки. Можно сказать, настоящие глаза и уши Красной Армии. Ну, давайте знакомиться. Тебя как зовут, востроглазая? — обратился он к Марийке.

— В борьбе и тревоге не стой на дороге, — крикнула Маша и плечом оттолкнула летнаба от двери.

Чайник на плите только начал пускать парок из носика. Лётчик, сидевший у стола и писавший при лампе то ли письмо, то ли какой-то документ, бегло оглянувшись, пробурчал:

— В девять вылетим. Метео даёт добро. Так что долго не чаёвничайте.

Жандорак стоял на крыльце и не проронил ни слова.

— Летим, слышь, Марийка, скоро будем в небе.

— Летим, Аня, как раз времени на чай осталось. А с этими летунами только так и надо, — весело щебетала Марийка. — Сразу не поставишь на место, гляди, уже и обниматься полезет. Я таких повидала и в госпитале, и в спецшколе.

— В госпитале у нас с тобой были раненые, им женской ласки не доставало, улыбки девичьей.

— Вот, вот. Снова за своё. Забыла, как к тебе военфельдшер прилип? «О, Анна, меня сжигает горячий огонь страстей». Что он ещё там плёл, этот рыжий? Хорошо, что Настенька Крупина тебе глаза раскрыла. Помнишь-то про письмо? Жена ему пишет из Сибири — каждый вечер наши деточки перед сном дерутся, кому папину фронтовую фотокарточку под подушку класть. А он…

Подул тёплый ветерок, и туман длинными косами пополз с аэродрома.

— Наш пряжинский дует, — кивнула на юг головой Марийка, прихлёбывая чай. — По запаху чую, родным озером пахнет.

Но никто не откликнулся. Маунумяки сидел, вытянув длинные худые ноги, а Яковлев, склонившись над вещмешком, шарил в нём рукой и что-то шептал.

— Вы чего такие мрачные, мальчики? — старалась расшевелить их Марийка. — Ведь наконец-то летим, скоро дело настоящее будет.

— Наговоримся ещё, дорога дальняя, — сказал Маунумяки.

— А мне любопытно, откуда ветры берутся, — не унималась Мария. — Хочу все ветры изучить, и наши, и чужие. Знаете, какие красивые названия у них есть? Мистраль, бриз, сирокко. Мистраль — во Франции обретается. Бриз — свежесть приносит на берег с океана. Сирокко — знойный ветер пустыни, писано в книге. Никогда не была под жарким ветром. Какой он, неужто и в самом деле, как из печки? Смешное дело.