Мишель Лайонс - Камера смертников. Последние минуты [litres]

В одно утро 2013 года, отвезя дочь в школу, я позвонила Ларри. Мы болтали о нашей работе в Департаменте, и вдруг меня дернуло спросить – вспоминает ли он виденные им казни? Раньше мы никогда о таких вещах не говорили, я не поднимала данную тему. Хотелось, чтобы он думал, будто для меня это пустяки, хотелось, чтобы все так думали. Такая крутая девчонка, зарабатываю на жизнь, наблюдая, как умирают люди; если меня спрашивали о моей работе, я рассказывала о чем-нибудь забавном, а о серьезном молчала. И вот теперь, когда я спросила, Ларри признался, что казни постоянно снятся ему в кошмарах.

Мне лишь один раз приснилась казнь. Приснилось, что казнят мою бабушку за убийство мужа. Мы с бабушкой были очень близки, я даже дочь назвала ее именем. И все же во сне, хотя на кушетке лежала мама моей мамы, я твердила себе: плакать нельзя, я на работе. Бабушку мой сон развеселил.

Меня удивило, что Ларри мучают кошмары, ведь он уволился много лет назад. «Господи, – подумала я, – десять лет страдать от воспоминаний, меня тоже такое ждет?»

Мне стало страшно: Ларри казался сильной личностью. В моем представлении он был все тот же задира, который произвел на меня, тогда еще юного репортера, такое сильное впечатление – упрямый и умный спец по связям с общественностью, очень яркий типаж. Еще я всегда считала, что Ларри против смертной казни, а значит, переживать увиденное ему труднее, чем мне. Я иногда его поддразнивала, называла «вонючим хиппи», – ведь он эдакий свободомыслящий малый из Остина. А теперь выяснилось, что он не противник казни, и я разволновалась, – значит, и меня ждут подобные кошмары? Мне стало грустно, что ему до сих пор приходится все это переживать, и неловко, что я раньше ничего не понимала.

ЛАРРИ ФИЦДЖЕРАЛЬД

Когда Департамент предложил мне большое пенсионное пособие, я подумал: наконец-то свалю. Я был готов уйти.

Вскоре после этого совершенно неожиданно мне позвонил юрист, которого я знал еще по работе в адвокатуре штата. А затем у меня за кухонным столом собралась толпа прокуроров, и все расспрашивали меня про одного заключенного из отделения смертников по имени Томас Миллер-Эл: что он за человек, чем занимался в тюрьме, о чем мы с ним беседовали.

В 1985 году Миллер-Эл совершил преступление – в мотеле в Ирвинге, который он ограбил вместе с женой, застрелил служащего, а другого ранил, и тот остался парализованным. Преступники убежали в Хьюстон, где их и арестовали после перестрелки. Миллера-Эла судили в Далласе и приговорили к смерти.

Я познакомился с ним, когда он давал интервью журналистке из Дании – симпатичной такой блондинке. Я представился, и завязалась беседа. Томас облегчил мне жизнь тем, что охотно беседовал с любым журналистом. Рассказывал он всякий раз одно и то же, но интервью давал хорошие. Я навещал его в камере, заходил поболтать в швейный цех. Он был ярый баскетбольный болельщик, и иногда мы с ним бросали мячи в кольцо на площадке, – пока Мартин Гурул не устроил побег, после которого все поблажки в отделении смертников прекратились. Я всегда шутил, что Томасу надо бы играть в наручниках – чтобы уравнять шансы. Мне он очень нравился. Я как-то научился не думать, что он преступник, видел в нем просто человека.

В 1980-е Даллас был очень суров к чернокожим, обвиняемым в убийстве: окружной прокурор Генри Уэйд дал четкое распоряжение не вводить в состав жюри представителей меньшинств. Мой знакомый юрист, который об этом рассказал, работал даже не адвокатом защиты, а государственным обвинителем, и, по его словам, судебный процесс Томаса проводился не должным образом, поскольку присяжные – одни белые – были изначально настроены враждебно.

Собравшимся у меня юристам я рассказал, что Томас вел себя очень миролюбиво и даже разрешал конфликты между другими заключенными. Обычно самые дисциплинированные заключенные как раз убийцы, у большинства из них на совести только одно преступление, причем не запланированное, а случайное. Они, как правило, не создают проблем, и Томас тоже вел себя хорошо. Он был из «стариков» – то есть пожилых заключенных, неспособных к тяжелой работе; им обычно поручают, например, прессовать жестянки для сдачи в металлолом. Жизнь в тюрьме заметно меняет людей и некоторых – в лучшую сторону. Томас больше не представлял угрозы обществу.

Юристы передали мой рассказ судье, и смертный приговор Томасу заменили пожизненным заключением. От повторного процесса он отказался, потому что его парализованная жертва дала бы против него показания.