Борис Иванов - История Клуба-81

Борис Иванов так говорил о Бродском: «Он был как ракета, отбрасывающая в полете ступени. Никогда не возвращался. Жил только в одну сторону». Это свойство он относил вообще к 1960-м годам. И сам Борис Иванов, сформировавшийся в 1960-е, во многом был таким. Он остро чуял надвигающиеся исторические сдвиги и мгновенно начинал работать «на будущее» в смысле глубинных потребностей культуры и ее носителей, еще не всеми осознанных. И видел свое место впереди: «Первые, казалось бы, ничего не изменившие в стране события, уже запустили в ход почти невидимые внутренние процессы. В ожидании перемен сознание забегает вперед и начинает плести паутину будущего. Это целиком относилось ко мне, когда я проектировал „толстый“ самиздат, затем конференции и наконец клуб. Я предчувствовал, что все это мне удастся, именно мне, потому что нужен был организационный опыт и широкий взгляд на происходящее».

И организационный опыт, и вообще вкус к организации общественной жизни, к политике, без чего не было бы никакого клуба, тоже родом из эпохи «молнии», когда хоть изредка казалось, что власть можно изменить, улучшить, оказать на нее влияние, во всяком случае, быть услышанным. В первых строках воспоминаний Борис Иванов определяет две политические утопии – коммунистическую и либеральную, согласно которой путем совершенствования советской системы можно добиться идеальных или хотя бы существенно положительных результатов. Да, обе утопии терпят крушение, но важно то, что либеральная возникла и была популярна не столько в годы существования клуба, сколько опять же в эпоху «молнии». Без уходящей корнями в 1960-е годы веры Бориса Иванова в возможность осмысленного диалога с КГБ никакого клуба не было бы!

Но политический и организаторский азарт объясняет не все. В годы моего знакомства с Борисом Ивановым я то и дело присматривался к портрету Гегеля, висевшему над его рабочим местом, и недоумевал: Лютер был бы уместнее! Но сейчас мне стало ясно: во все эпохи советской и послесоветской жизни, во времена надежд, хаоса, призрачности, опасности, смен караула, снова надежд – Борис Иванов верил в разум. Не только в свой разум, но и в разумное устройство мира. Необычайно редкая и сейчас, и в начале 1980-х черта, делавшая в принципе реальным диалог с кафкианским «замком» – диалог, неизменно заканчивавшийся победой переговорщиков. И снова это черта эпохи «молнии», когда, казалось, что индивидуальное или коллективное усилие способно сокрушить стену абсурда.

Так о чем же и о ком эта книга? «Много всего нового. Освобождение заключенных, предложение режиссеру Любимову вернуться в Россию. Ведутся разговоры о новых планах либерализации… „Зарубежные голоса“ слышны почти без помех… все радует, и щемит сердце, ибо на поверхность выходит драматургия жизни, трепетное переплетение человеческих слабостей и сил. Новый год предвижу драчливым» , – это последняя запись автора за 1986 год. Мне кажется, здесь мелькает самое главное. Почему эпоха «радует, и щемит сердце»? Вовсе не из-за сдвигов в политике, культуре, социуме. Оказывается, вожак Акела, переговорщик, «человек молнии», умел видеть во всем, о чем он рассказывает, скрытую и выходящую на поверхность «драматургию жизни, трепетное переплетение человеческих слабостей и сил». И вдобавок – возможность подраться! Вот о чем переполненная идеями, спорами, страстями, событиями история Клуба-81, рассказанная Борисом Ивановым. Взгляд – чем не шекспировский?

В журнале «Печать и революция» (1923, № 3) Н. Бухарин по-большевистски определенно выразил ее задачу: «Да, мы будем штамповать интеллигентов, будем вырабатывать их как на фабрике… Если мы хотим поставить себе задачу идти к коммунизму, мы должны этой задачей пропитать все решительно».

В ленинградском литературном мире публика различала паладинов Утопии-1 – Выходцева, Кондрашова, Ходзу и идеологов Утопии-2 – Д. Дара, Г. Семенова.

«Часы». № 20, 21.

См.: Долинин В., Иванов Б., Останин Б., Северюхин Д . Самиздат Ленинграда. М., 2003. С. 504; «Часы». № 22–24.

В докладе я обратил внимание на то, что все «лишние люди» русской литературы не «служат» – знаменитая реплика Чацкого: «Служить бы рад, прислуживаться тошно», самостоятельно мыслят – Онегин и Рудин, пишущий «статьи». Даже Обломов занимался одно время переводами работ, полезных для ведения сельского хозяйства. Нонконформистов и «лишних людей», пытающихся на свой страх и риск решать духовные, культурные и социальные проблемы, ждала социальная отверженность, политические преследования, ссылки, эмиграция. (Из петербургских художников за границу выехало около тридцати процентов.)