Составитель-Дмитрий Нич - Варлам Шаламов в свидетельствах современников

Был и второй брак, и пасынок в этом браке.

Его отпели и предали земле на Кунцевском кладбище».

Из статьи «Январь. Достать чернил и плакать... Смерть Варлама Шаламова», 2011, на сайте Свобода слова

http://ipvnews.org/pandora_article17012011.php

Арсений Тарковский и Шаламов

«[...] После смерти папы на даче в Голицыне среди случайно оставшихся в пустом доме книг я увидела тонкую книжку: Варлам Шаламов. «Московские облака».

Ощутил в душе и теле

Первый раз за много лет

Тишину после метели,

Равномерный звездный свет.

Если б пожелали маги

До конца творить добро,

Принесли бы мне бумаги.

Спички. Свечку. И перо.

А я и не предполагала, что Шаламов писал стихи! О Шаламове мне было известно очень мало. Как он жил после возвращения? Как и где писал свои рассказы? Были ли у него близкие люди и почему он умер один, в приюте? Когда я смотрела на его последнюю фотографию, у тумбочки, с миской на коленях, я спрашивала себя, где же была я. Почему не пришла к нему, не наклонилась, чтобы помочь обуться, не подала попить в его смертный час?

И вот теперь держу в руках книгу его стихов. В коротенькой аннотации, конечно, ни слова о страшной судьбе Шаламова. А на титульном листе каким-то нетерпеливым, раскидистым, неустойчивым почерком, с длинными хвостами у букв «т», «р», «у», сделана дарственная надпись:

«Арсению Александровичу с глубоким уважением и симпатией – автор. Москва,

10 сентября 1972 – В.Шаламов».

Еще в книгу была вложена записка на листке в клеточку. Вот она: «Дорогой Арсений Александрович, «Московские облака» вышли в свет, и я шлю Вам сборник с величайшим удовольствием. Ни авторских со склада, ни заказа с Лавки писателей я до сих пор не могу получить, но в магазинах сборник есть. Еще раз благодарю за рекомендацию в Союз писателей, за добрые советы, жму руку. Москва, 10 сентября 1972. В.Шаламов».

Из интервью Тарковской «Осколки зеркала», «Литературная газета», 1994 г. №12 (23 марта), сетевая версия в блоге «Варлам Шаламов и концентрационный мир»

http://ru-prichal-ada.livejournal.com/86856.html

Шаламов как подрывной публицист

«...в 1966 году его [Шаламова – прим. составителя] анонимные комментарии к процессу Синявского и Даниэля «Письмо старому другу» (Шаламов 1986) вошли – очевидно, с авторского согласия – в самиздатовский сборник «Белая книга», составленный Александром Гинзбургом. Встретив в тот год Шаламова в библиотеке, Гинзбург рассказал ему о предполагаемом содержании номера. Шаламов поинтересовался: «И сколько, вы думаете, вам за это дадут?» В большинстве стран этот вопрос относился бы к размеру гонорара, однако в СССР он подразумевал срок тюремного заключения. По прикидкам Гинзбурга выходило лет семь, а Шаламов ответил, что в его время получил бы все двадцать пять. «В итоге оказалось пять лет – не угадали оба», – вспоминает Гинзбург (1986)*

* Гинзбург Александр, «Двадцать лет тому назад» // Русская мысль, 1986, №3608 (14 февраля)

Из статьи Леоны Токер «Самиздат и проблема авторского контроля в судьбе Варлама Шаламова», опубликованной в Duke University Press, Poetics Today, 2008. Перевод и сетевая версия на сайте Варлам Шаламов http://shalamov.ru/research/132/

Колыма после Шаламова

«О Шаламове я впервые услышал от Павла Елагина, поэта по призванию, медстатистика Нексиканской больницы.[...]

Как-то, наслушавшись его рассказов о человеческих судьбах, я спросил его: «Почему вы не опишите всё то, о чём рассказали мне?». «Зачем, ответил он мне, всё равно никто никогда не опубликует такие воспоминания». В те годы это было резонно. «Неужели никто и никогда не узнает о том, что на самом деле довелось пережить миллионам людей на Колыме?». «Читал я в лагере рассказ о этой правде. Сидел я в Сусумане с одним вечным каторжником, Варлаамом Шаламовым, который чуть ли не с двадцатых годов скитался по тюрьмам и лагерям – он писал о пережитом. Помяните моё слово, вы когда-нибудь услышите его фамилию». Услышал я её вскоре, во время поездки в Адыгалах, на дорожную командировку, где в фельдшерском пункте работал Шаламов.

Его я там не застал, к тому времени он уехал на материк. Я побывал в домике, где он организовал фельдшерский пункт – он блистал чистотой, и в нём всё сохранилось в том виде, какой был при Шаламове. Спустя годы я прочитал «Колымские рассказы» и вспомнил слова Павла Елагина. Один из рассказов называется «Афинские ночи». В нём речь идёт о докторе Докторе, начальнике лагерной санчасти. Он причастен к многим чёрным делам, которые творились на Колыме. После его увольнения из лагеря он стал начальником курорта Талая в то время, когда там работал мой отец. Я говорил о том, что он писал на отца доносы в МГБ, надеясь отправить в лагерь отца и мать, и преуспел бы в этом, если бы не смерть Сталина. Исключённый из партии Доктор уехал в Москву и несколько лет работал в больнице Боткина, откуда перешёл в 47 больницу незадолго до моего поступления в ординатуру; когда я услышал его фамилию и захотел посмотреть на этого мерзавца в Боткинской больнице, его уже не было. Как-то я разговаривал с приятелем, нейрохирургом, знавшим Доктора. «Милейший человек, – ответил мне мой приятель, – обязательный, позволяет себе слегка фрондировать, беспартийный». «Будешь беспартийным, если тебя исключат из партии. Что же до того, что он милейший человек, то почитай Шаламова». Я рассказал ему о роли Доктора в судьбе моего отца. Приятель только развёл руками.[...]»