Александр Колотов - Из рукописей моей матери Анастасии Николаевны Колотовой. Книга 2

Лучше на небольшом поле деятельности одержать победу, чем на большом потерпеть поражение.

Какое это тяжёлое дело, заниматься тем, к чему не лежит душа! Очень хотелось сегодня с утра, не свежую голову сесть за статьи, а вместо них пришлось топить печь, месить этот несносный колоб, потом с остервенением рассекать его в сочень завертывать копчёное мясо и допекать его до полной съедобной кондиции. Потом приводить к тем же кондициям сметану, которая уже начала угрожающе пузыриться, стремясь превратить свою стоимость в мёртвый капитал, пригодный разве только для помещения в сырую землю на питание растениям.

В надежде, что я смогу в перерыв между помещением в печь сырой массы и съемом её в готовом виде что-либо написать, я сажусь за стол…

…Смрадный дух дошел, наконец, и до меня и заставил оглянуться вокруг. Комната медленно наполнялась синеватым дымом. Он довольно плотной стеной уже успел повиснуть под потолком. Бросаюсь к печке и мигом открываю заслонку, обжигая пальцы и проклиная, на чем свет стоит это проклятое личное хозяйство.

«Ничего. Половину ещё можно употребить в пищу», — успокаиваю я себя.

А во дворе во весь голос горланит петух, возле которого сгрудились курочки, миролюбиво беседуя друг с другом на своём курином языке. Мой Пётр так умильно смотрит на них, что у меня появляется твёрдое намерение никогда не разлучать его с этими представителями семейства куриных.

Не получилась из меня домохозяйка, а теперь уж и подавно не получится.

Вспомнились ещё слова Тамары Андрияновны: «Вы что, хотите начать новую жизнь?». Начну, Тамара Андрияновна, начну, уважаемая, но так, что боли от этого никто не почувствует. Наоборот, всё встанет на своё место и будет всем легко.

Время от времени встаёт в сознании видение прошлого, но я тогда морщусь, как от зубной боли, и оно исчезает.

Снова начинает появляться возможность сидеть хоть изредка до глубокой ночи. А потом отчаянно спать почти целые сутки без всяких тревог и сновидений.

Начинает возвращаться здоровье, смолкают в голове кузнечики. Только беспокоит ещё шум. Но это ерунда, на которую едва ли стоит обращать внимание. Главное не в этом. Главное в том, что я снова живу и жить хочу.

Снова высоко кверху устремляется мысль, раздвигая стены дома, ломая препятствия, стремясь подняться туда, откуда видно далеко вокруг, как с той космической станции «Салют», что виток за витком наматывает вокруг нашей родоначальницы рода человеческого — Земли.

Наташа Быкова пришла снова и принесла мне подарок. Она и раньше мне порывалась что-то дать, но я решительно отказывалась.

— Наташа, ведь не ты первая и не ты последняя обращаешься ко мне за помощью, — убеждала я её. — Разве я за деньги или подарки что-то делаю? Просто хочется, чтобы всем жилось спокойно.

— Я понимаю это, — отвечала Наташа, — но я должна же отблагодарить вас чем-то за это.

— Твоё «спасибо» — самая ценная для меня благодарность, — снова и снова убеждала я её.

И вот сегодня она все-таки опять пришла с подарком. Подаёт и с мольбой смотрит на меня. Чувствую, от всей души даёт.

— Наташа, да ведь это взяткой называется. Как я людям-то буду смотреть в глаза после этого?

— А я никому не скажу. Ну, пожалуйста, возьмите. Как от сестры возьмите. Я одна. Никого у меня нет и заступиться за меня некому. Возьмите, пожалуйста, как от своей сестры.

Говорит, а у самой слёзы на глазах. Понимаю, что если прогоню её, нанесу глубокую обиду. Решаю принять подарок, с твердым намерением купить ей тоже.

Ох, как рада была Наташа! Обязательно ей что-нибудь куплю. И попробуй она не взять от меня, раз назвалась сестрой!

Будет ей двойная радость. Наташа одинокая, хозяйственная, трудолюбивая женщина.

И тут мне вдруг снова открылось будущее: Наташа займет моё место в нашем доме. Ну и пусть. Для моего Петра она будет хорошей женой. С ней он будет счастлив. И она тоже. Всё встанет на своё место.

Все-таки как ещё сильно человек зависит от природы! Спряталось солнце, загудел осенний ветер, поползли по небу свинцовые тучи, и падает настроение человека, разливается беспричинная тоска по душе, шевелит какие-то неясные сомнения и тревоги, навевает грусть о безвозвратно потерянной радости, о безвозвратно ушедших друзьях.

Хочется иногда прочитать первые страницы дневника, но, как от чумы, бегу от этого желания.

Огромная рана стала, как будто, чуть-чуть затягиваться тонкой прозрачной кожицей, готовой вот-вот прорваться. И я боюсь, страшно боюсь тронуть эту кожицу и снова открыть рану. Всё время, кажется, откройся эта рана, и кровь хлынет таким потоком, что мне уже не будет спасения…