Александр Штейн - И не только о нем...

Идет, завершаясь овацией зала, любимая сцена Охлопкова — каре декабристов на Сенатской площади, двигающееся прямо на зал.

Успех великий и — заслуженный. Без конца вызывают — артистов, дирижера, музыкантов, выходят снова и снова кланяться Охлопков и Шапорин. Цветы дождем летят на сцену.

В правительственной ложе все аплодируют стоя, впрочем, время от времени наклоняясь друг к другу, и по-прежнему входит и выходит Булганин, министр обороны…

Ночью звоним Охлопкову. Он счастлив. Он хочет слушать еще и еще о спектакле, расспрашивает нас снова и снова, мы от всей души радуемся и гордимся его успехом…

Утром едем на дачу, выкатываем машину из гаража, рядом прогревает свой «москвичок» недавно возвратившийся из тюрьмы Игорь Владимирович Нежный, уже восстановленный на работе. Еще стрижен под машинку, еще не успели отрасти волосы.

Рассказываю ему о вчерашнем успехе «Декабристов». Неожиданный вопрос:

— А вы сегодняшнюю газету читали?

— Да.

— И официальное сообщение о том, кто присутствовал в ложе?

— Конечно, читали. Рады за Охлопкова и Шапорина.

— Я тоже рад, не в этом дело. Там не было одной фамилии.

— Ничего мы не заметили.

— А вы перечтите внимательно.

— Игорь, — говорю я улыбаясь, — вам мало того, что вы уже получили? Хватит болтать глупости.

— А вы куда собрались?

— На дачу в Переделкино.

— Поезжайте, это как раз по дороге, мимо дома, где живет Берия. И обратите внимание: около дома уже снята охрана.

Оказался прав.

В перечислении высоких лиц, присутствовавших на премьере, не было одной фамилии.

Берии.

Пока мы смотрели «Декабристов» и слушали арию о заговоре, всесильный Лаврентий Павлович Берия уже сидел, арестованный, на командном пункте Московского военного округа в карцере.

В столицу на всякий случай были введены танки.

Но они не понадобились.

Никто не собирался его вызволять. А ближайшее его окружение тоже прочно сидело под замком.

А в августе в Коктебеле мы сидели с Катаевым и Погодиным на прибрежном песке и бросали горячие камушки в набегающую черноморскую волну. Я уже который раз, отвечая на любопытные вопросы, рассказывал детали про наше посещение премьеры «Декабристов».

Валентин Петрович Катаев, улыбнувшись свойственной ему одному лукаво-загадочно-обаятельной улыбкой, посмотрел на часы и сказал:

— А пока мы тут нежимся на пляже, там, в Москве, Лаврентий Павлович Берия сидит у себя в камере без пояса и, что самое главное, — без пенсне…

Как видите, наше повидавшее все и вся поколение, как правило, не покидало чувство юмора…

Возвращались люди.

Как-то летним вечером в Переделкине мы были званы на дачу к Николаю Федоровичу Погодину, с которым очень подружились, близко, семьями, в самом конце сороковых годов.

Там были гости.

И центром внимания, и сочувствия, и ласки были двое старых друзей Николая Федоровича.

Лидия Русланова и ее муж, кавалерийский генерал Крюков.

Уже не в том, «старом» тридцать седьмом, а именно когда, но прогнозу Бориса Ильича, «надвигался второй тридцать седьмой год», были взяты любимица народа, не раз бывавшая на фронте и завораживавшая бойцов своими песнями Лидия Русланова и славный кавалерийский воин, давнишний знакомый Г. К. Жукова генерал Крюков. Жуков же и разыскал его в пятьдесят третьем году.

Русланова сидела в тюрьме во Владимире и весть о 5 марта 1953 года услышала случайно — было открыто окно и из репродуктора донеслось официальное сообщение.

Вот так.

В эту пору не раз раздавались в моей квартире звонки людей, вернувшихся из лагерей, из тюрьмы, из ссылки, которых я уже перестал числить в живых.

Позвонила приехавшая из Ленинграда в Москву встречать своего мужа, писателя Александра Зонина, писательница Вера Казимировна Кетлинская.

Александр Зонин, о судьбе которого я подробно писал в «Повести о том, как возникают сюжеты», участник легендарного похода подводной лодки Л-3, награжденный за свою воинскую доблесть двумя орденами боевого Красного Знамени. Один за кронштадтский лед весны двадцать первого года, другой за подводный поход ранней весной сорок второго. Был арестован как враг народа. Уже после войны.

Вернулся и другой мой друг, воспетый потом В. Высоцким в песне, где говорится «и пострадавший от Сталина Каплер», тот самый, автор сценариев «Ленин в Октябре» и «Ленин в 1918 году», награжденный орденом Ленина…

Его арестовали в разгар войны, 3 марта 1943 года, вскоре после того как он летал к партизанам в тыл врага, а потом был в Сталинграде как специальный корреспондент «Правды» и написал очерки о сражении на Волге. На него было заведено клеветническое досье, положено на стол Сталину — и вот уже пять лет лагерей… А когда кончились эти пять лет и в сорок восьмом он был освобожден и отправился, уже по служебной командировке администрации лагеря, в Москву, прямо с поезда пришел к нам в дом, а потом побывал у Симонова, у Фадеева, у Кармена, всюду его обнимали, целовали, жалели, дивились его несломленной жизнерадостности. И если спрашивали, как ему удалось ее сохранить, отвечал одно и то же: