Вадим Абдрашитов - Портрет поздней империи. Андрей Битов

© Е. Тарханова

С детства читаешь «Дачную местность» в книжке, «Улетающего Монахова» и «Уроки Армении» в маминых переплетах из каких-то журналов, стихи в «Дне поэзии» (которые не нравятся, хотя он до конца считал себя поэтом), «Пушкинский дом» в «самиздате», «Преподавателя симметрии» в «Юности», потом «Человека в пейзаже» в «Новом мире», смотришь еще во ВГИКе «В четверг и больше никогда», — а много лет спустя жаришь на его кухне котлеты и варишь картошку, после того как вы вместе сходили в магазин напротив, потому что кончились коньяк и чача, подаренные восточными людьми. Вы друг другу — никто, но это времяпровождение естественно, при том что дистанция сохранилась.

С Битовым лично познакомились сразу после Миллениума, на «Киношоке» в Джемете, когда на пляже, чтоб никого неприятного не видеть, пошла подальше налево от выхода, а следом увязалась режиссерша, известная как очень темная личность, и легла на соседний лежак. В трех метрах от нас на подиуме пляжного кафе сидела компания из вполне вменяемых подружек. Они ждали чего-то на мангале. Подошла, поинтересовалась, попросила взять в долю, отдала деньги за шашлык из осетрины и стала его дожидаться на лежаке. Как только мне отдали мой шампур, темная личность воспряла: «Все украли в аэропорту», «Я без кошелька вообще», «Же не манж па сис жур», — и сожрала всю осетрину за пять секунд. И уснула под солнцем. Я встала (реально от голода), снова подошла к подиуму и говорю подружкам Кате В. и Наташе С.: «Слушайте, а можно еще чего-нибудь пожарить? Ну, хоть что, заплачу, только кушать хочется». Они захихикали, пригласили сесть рядом — нам сверху видно все — тут же наложили закусок и предложили запить. Мы чокнулись. Четвертым в компании, сидевшим в тени под тентом, оказался Андрей Георгиевич Битов, который тоже ухмыльнулся над ситуацией. Мы были представлены друг другу.

Кто из нас более осторожен в общении, сложно сказать, но во мне сразу возникли пресловутые страх и трепет и дистанция огромного размера по отношению к Писателю с большой буквы, когда лучше вовсе не приближаться, чем заметить мелькнувшее недовольство чужой назойливостью. Немало лет прошло, прежде чем стала сама подходить и здороваться, уверившись, что симпатия ко мне, никому-и-ничему, в нем устоялась и как-то не портится. Со временем Битов запомнил лицо-и-фигуру никого-и-ничего и улыбался при встрече, даже пребывая в дурном настроении. Ежегодно мы пересекались в Джемете в сентябре, в Белых Столбах (Госфильмофонд) — в конце января и с поры награждений Пушкинской премией — 26 мая. Еще спустя время перестал даже улыбаться, что очень почетно, — стал держать за свою, без экивоков и реверансов (хотя я-то внутри осталась «у подножия пьедестала»).

Могли столкнуться на тропинке с завтрака-на-завтрак в пансионате «Фея», заговорить о вчерашнем кино и вдруг уткнуться в противоречие: «Ненавижу смерть. — А я ее люблю. Мы даже дружим, дважды удалось договориться». Мог быть смешной случай: очень пожилая сотрудница ТАСС Ася Татаринова после просмотра срочно хотела в туалет и не могла его найти в свежепостроенном корпусе с кинозалом. Жалко старушку, вспоминаю: «Кажется, он на третьем». Бежим, на самой верхотуре открываю дверь без номера и надписи, врываюсь — и… в своем номере без номера на огромной кровати возлежит Битов с книжкой в руках и говорит: «Привеееет»… Пунцовая, конечно, отвечаю «Ой!», извиняюсь, и мы с Асей летим вниз, чтоб найти наконец этот чертов общий сортир в коридоре пансионата.

Могло быть и поважнее. Однажды в 2006-м Битов невольно, мистическими пассами помирил меня с человеком, с которым мы до того восемь лет не замечали друг друга. Это долгая история — и примирения тоже, и я никогда не забуду, как мы тогда впятером с Катей В. и Наташей С. шли из Джемете в Анапу по берегу моря часа два с половиной, периодически останавливаясь и делая заплывы. Но существуют такие счастливые вещи, которые стоит оставить при себе, неописуемы они. А еще ночью в Белых Столбах чинил мне молнию на сапоге, которая отказалась хоть куда-нибудь двигаться, и ногу вынуть было нельзя. Тогда на фестиваль архивного кино приехала с кошкой, глухой и белой, которую не с кем было оставить, и он, не любивший кошек, возился с ней и рассказывал, как кошатником его сделала вторая жена из трех… Спустя год вдруг утром исчез из «Феи» вместе с дочкой Анной: «Что случилось? — Жена умерла, полетел заниматься похоронами».