Вадим Абдрашитов - Портрет поздней империи. Андрей Битов

Были великие прозаики, но о них я узнал намного позже, чем начинал писать. Так, я намного позже узнал и оценил Зощенко и Платонова. Я писал, не ориентируясь на какие-то авторитеты. Они, наверное, не так уж и важны. Вот Голявкин, например, совершенно не знал о своих предшественниках обэриутах. Просто бывают открытия, которые совершаются второй раз. Его абсурд родился от самобытности собственной личности.

В то время мои познания о литературе расширяли Михаил Слонимский и Геннадий Гор, которые давали мне редкие книги. В чем-то просвещал Михаил Леонидович Лозинский. Но того „шестидесятничества“, с которым сейчас уже все надоели, в Ленинграде не было. У нас „шестидесятничество“ только в том, что мы на шестидесятой параллели, не более того. У нас был обком, который старался перевыполнить идеологический план. И были люди из старшего поколения, которые пережили зону, войну, блокаду. Они были более интеллигентные, более образованные, чем мы, молодежь, чуть-чуть больше зарабатывали, следовательно, могли поставить бутылку, принять нас и пообщаться. Вот это тоже было какое-то устное просвещение».

© Б. Мессерер

Непросто говорить о восхищении Андреем Битовым, потому что он заслуживает этого в высшей степени. Когда-то я прочитал такие слова о Гансе Мемлинге в книге Эжена Фромантена. Он сказал, что все слова так затасканы со времен фламандского живописца, что ими уже нельзя выразить прелесть того, что он делал. То же самое следует сказать об Андрее Битове. Андрей Битов писал виртуозные эссе, будь то об актерах Мариинского театра, танцовщиках или о труде писателя, сидящего в кабинете. И даже в тех случаях, когда понятно, что он уже не в силах выложиться по полной программе, даже немного отмахивается от задачи, − нет времени или прямой идеи, даже эти небрежные заметки поражают — настолько они точны, совершенны, настолько они раскрывают суть вопроса.

Конечно, я не говорю о серьезных книгах Битова — «Метаморфозе», «Кавказском пленнике», «Пушкинском доме» − и его любви к Пушкину… Она очень много говорит о писателе, исчерпывающе его характеризует. Все-таки великий человек тянется к другому великому.

Расскажу причудливую историю. Как-то мы ехали с Битовым из Петербурга в Москву в железнодорожном вагоне в «Стреле», тогда еще «Сапсана» не было. Всю ночь мы не спали, безумно перевозбудившись от взаимно сказанного. Продолжали выпивать и философствовать. Философствовал Битов изумительно. И, приехав в Москву, пошли к нему домой, он жил напротив Ленинградского вокзала на Красносельской улице. С единственной задачей — выпить пива, чтобы полегчало. Навязчивая идея была уже.

Когда вошли в квартиру, меня осенило: понял, что забыл рукопись сценария в вагоне. Едва переступив порог, я сказал: «Андрей, со мной случилась ужасная вещь, мы… я… забыли рукопись такую уникальную». И это трагедия, потому что она в одном экземпляре, негде взять оригинал. В общем, некогда есть и пить, надо бежать на вокзал, попытаться как-то ее найти. И тут сказал Андрей совершенно поразившую меня фразу: «Я пойду с тобой». И мы пошли на вокзал. Конечно, «Красную стрелу» куда-то отогнали. Расспросили служащих, они сказали, садитесь на электричку, через остановку она на путях стоит. Мне казалось, мы едем бесконечно долго, нервы были на пределе. Вышли на каком-то непонятном полустанке. Зады вокзальной жизни: бесконечные поезда, стоявшие на запасных путях. Шли по каким-то буеракам, кочкам, стрелкам, шпалам, железкам каким-то, ныряли под вагоны, в общем, проделали немыслимый путь со смутной надеждой найти «Красную стрелу». Битов подвижнически вел себя. Я тоже, но я от отчаяния, а он из солидарности. И вдруг темно-бурого, кирпичного цвета «Стрела» стоит на десятом пути. Прошли вдоль состава, в какой-то момент я понял, что вот это и есть наш вагон, потому что номер совпадал. Все было задраено. Тем не менее я взял кирпич, постучал в днище вагона. И вдруг проводница, улыбающаяся проводница, с которой мы ехали вместе, открыла нам дверь. Она стояла очень высоко, на подножке, непривычно это выглядит, когда не видишь перрона и стоишь на земле. Сказал ей о своей просьбе. И вдруг она приносит эту рукопись. Счастью моему не было предела. Я сказал: «Битов, спасибо, ты сегодня героически вел себя… Пойдем куда-нибудь выпьем».

Мы вышли на перрон, а там какая-то странная пивная, она была сине-зеленого цвета. Даже если вы не художники, вы оцените: янтарного цвета пиво и сине-зеленый интерьер зала. Дивной красоты сочетание и, можно сказать, целый натюрморт. Выпили по две кружки божественного янтарного пива, вышли в город. Оказалось, мы всего лишь на площади Рижского вокзала. То есть мы уехали очень недалеко, но мера приключения было так сильна, что мы забыли все на свете от счастья, стали вычислять, куда бы нам пойти дальше, нашли эту цель и уже ей следовали.