Вадим Абдрашитов - Портрет поздней империи. Андрей Битов

Он все-таки попал на церемонию. Обнимал Киру Михайловну (они не виделись лет тридцать) и осторожно вместе с ней поднимался на второй этаж в фуршетный зал. Это был его первый (и, как оказалось, единственный) визит в Дом писателя (относительно новый, выделенный при Матвиенко литераторам дворовый флигель с низенькими потолками и блестящим, кафельным, словно в общественном туалете, полом). Оглядел его печально: «Да, это не тот дворец, что был на Воинова…» Потом мы еще несколько раз созванивались; он вспоминал о детстве, о блокаде. Не доверяя иногда своей памяти: «Ехали по замерзшей Ладоге, началась бомбежка, и машина рядом с нами ушла под лед… Бомбежка была — точно, а вот машина, погрузившаяся в воду, — не уверен; может быть, в моей голове на реальные события наложились кадры из документальных фильмов, которые я смотрел позже…»

О своем литературном дебюте тоже рассказал, приятно удивившись тому, что альманах, в котором он начал публиковаться, его ровесник («Молодой Ленинград» появился на свет в 1937 году): «Первый рассказ у меня был напечатан в „Смене“, но об этом говорить не буду. Все-таки я считаю, что мой настоящий литературный дебют состоялся в „Молодом Ленинграде“. В 1960-м я подготовил для альманаха три рассказа — „Фиг“, „Иностранный язык“ и „Бабушкина пиала“ — и уехал в экспедицию, в Среднюю Азию. В это же время редактор „Советского писателя“ Кира Михайловна Успенская тоже ушла в отпуск. И редактуру взял на себя совершенно другой, неизвестный мне человек. Когда я вернулся из экспедиции, то держал первую верстку в руках. Я помню это чувство: запах типографской краски и неуверенное волнение. Но когда я прочитал свои тексты, то заплакал. Велась очередная кампания по очистке русского языка от грубых выражений, и редактор произвел ее по полной. В рассказе „Фиг“ фраза „здесь чем-то воняет“ была заменена на „здесь пахнет щами“; „красивая ты, баба, но дура“ на „красивая ты, Маша, но неумна“, и так далее. Все это возмутительно ломало язык и стиль даже на том скромном уровне, на котором были написаны рассказы. Вот тогда, я помню, было все одновременно: и радость, и скорбь.

Однако за эти рассказы мне заплатили баснословный гонорар. Искалечили их, но сказали — „зато мы оплатим аккордно“, то есть за каждый рассказ как за печатный лист. И я получил четыре с половиной тысячи — еще таких больших, сталинских — рублей. С этого гонорара я купил жене шубу, себе радиолу, костюм и еще долго мы на них жили. Это были другие деньги и другие возможности. Так что все у нас тогда было диалектично. С одной стороны плохо, с другой стороны — замечательно.

Потом вернулась Кира Михайловна, и мы закрепились друг за другом как автор и редактор на долгие годы. Она работала и над первой моей книгой „Большой шар“, и над второй „Такое долгое детство“, и потом над романом „Пушкинский дом“, который тоже создавался по договору с „Советским писателем“. Хотя я знал, что роман не напечатают, но тем не менее он писался с получением аванса, поэтому я должен был его отрабатывать и соблюдать „дедлайн“, и это мне помогло роман закончить. В конце концов в 1971 году он был сдан и, естественно, не опубликован. Но сама Кира Михайловна как была, так и осталась для меня ангелом-хранителем на все это время. Самое поразительное, что возникла даже преемственность поколений, потому что если она издала мою первую советскую книгу, то ее дочь Анна Успенская, тоже ставшая редактором, издала мою последнюю советскую книгу.

Параллельно я печатался в других журналах, в той же „Звезде“, но если бы не база „Молодого Ленинграда“ и не занятия в литобъединении при издательстве „Советский писатель“, то у меня бы, наверное, первая книга не удалась. Одно время я даже был старостой ЛИТО, но роль начальника мне никогда не подходила. Потом меня сменил Валерий Попов. Я его и принимал в ЛИТО, кстати. Для меня он был молодым автором, хотя разница в возрасте у нас всего два с половиной года. Но разница тогда проходила по войне: кто как ее помнил, так она и проходила. Значит, поскольку я помню войну с первого дня, Попов помнит, наверное, уже ее завершение…

В ЛИТО мы, конечно, все дружили. Все друг с другом выпивали. Многие друг друга перелюбили. Я, кого мог, перетаскивал к нам в „Советский писатель“…

Я думаю, мы все прежде всего были хорошими читателями. А нечем было заниматься, кроме того как читать. Не было ни Интернета, ни телевизора, никаких мультимедиа. Я очень любил классическую литературу и даже какое-то время считал, что русская литература кончилась в 1917 году. Сейчас я думаю, что советская литература вполне богата.