Вадим Абдрашитов - Портрет поздней империи. Андрей Битов

Даже больше прозы меня поражал ум Битова. Это ведь необязательное качество для пиита, которому Пушкин разрешил быть глуповатым. Но Битов в этом отношении радикально отличался от всех, кого я встречал. Он никогда, повторю для недоверчивых — никогда, не говорил ничего банального. Трезвым и пьяным, на трибуне и в узкой компании, выступая перед читателями и болтая на прогулке, Битов вел разговор так, что его хотелось записать и перечитать на другой день. Я слышал и других мастеров беседы. Но если Довлатов говорил как по писаному, а Бродский ошеломлял парадоксами, то Битов — концепциями.

Все мы — рабы одного и того же внутреннего монолога, который становится внешним, когда приходится отвечать на бесконечно повторяющиеся вопросы. Но у Битова мысли рождались каждый раз заново, причем — как Афина: вооруженными и готовыми к защите.

Однажды, это было на Франкфуртской книжной ярмарке, мы сидели за круглым столом, рассуждая на вечно живую, как зомби, тему: Россия — Восток или Запад? Дождавшись слова, Битов заключил тривиальную дискуссию очевидным, бесспорным, но ускользнувшим от всех тезисом.

— Россия, — сказал он, — растянула Запад на три континента, доведя Европу до Берингова пролива и перейдя его.

В другой раз я был на встрече Битова с читателями в еврейском клубе Нью-Йорка, где, кстати сказать, выступал когда-то Маяковский. Мерный ход беседы нарушил бесцеремонный вопрос из зала.

— Как вы относитесь к Богу?

Я заранее сжался, потому что, на мой взгляд, любой ответ отдавал бы нестерпимой интимностью. Но Битов без тени смущения ответил категорично:

— Как Он ко мне.

— А как Бог относится к вам? — не отставал спрашивающий.

— Как я к Нему, — еще тверже ответил Битов.

Возможно, это была домашняя заготовка, но я до сих пор думаю о том евангельском остроумии, которое отличало эти отточенные реплики.

© Г. Горбовский (наследники)

© А. Городницкий

С Андреем Битовым я познакомился впервые в далеком 1953 году в Ленинградском горном институте, где он недолгое время учился. Он пришел со стихами в наше литературное объединение Горного института. Им руководил тогда ленинградский поэт Глеб Сергеевич Семенов, замечательный педагог, из-под руки которого вышла целая плеяда питерских молодых литераторов. В их числе Владимир Британишский, Александр Кушнер, Леонид Агеев, Олег Тарутин, Глеб Горбовский, Нина Королева, художник Яков Виньковецкий и, конечно, сам Андрей Битов. В те времена это был дружный поэтический коллектив, сплотившийся вокруг своего руководителя. Тогда мы часто собирались без него вместе по праздникам или без повода, чтобы читать друг другу новые стихи или рассказы. Как писала частая участница этих застолий поэтесса Елена Кумпан: «По копейке собирали, покупали „Саперави“». Собирались обычно либо у Нины Королевой, счастливой обладательницы отдельной квартиры на Гаванской улице Васильевского острова, либо у братьев Александра и Генриха Штейнбергов на Пушкинской улице. Посиделки эти, сопровождавшиеся весьма умеренной выпивкой и обильными дискуссиями, стихами и песнями, заканчивались далеко за полночь.

С одной из них связана забавная история, имеющая отношение к Андрею. Это было, кажется, 7 ноября. За столом шло шумное веселье, и тогдашняя жена Андрея, рыжеволосая красавица Инга Петкевич (весьма, кстати, талантливый прозаик), начала танцевать на столе под одобрительные аплодисменты присутствующих. А к Нине как раз в это время пришел какой-то ее коллега, только что приехавший из Москвы. Увидев пьяную загульную компанию и женщину, пляшущую на столе, он оробел и стал сиротливо озираться вокруг. И тут он увидел единственного интеллигентного с виду очкарика Андрея Битова, который невозмутимо сидел за столом и что-то ел. Приезжий подсел к нему и доверительно спросил: «Простите, кто эта рыжая потаскуха, которая пляшет на столе?» — «Не обращайте внимания, — ответил ему Андрей, не переставая есть, — это моя жена». Приезжий гость испуганно схватил свой портфель и убежал. Воспоминания о тех невозвратных временах вызывают сейчас острую ностальгию.