Чак Паланик - На затравку. Моменты моей писательской жизни, после которых все изменилось

Обожаю эту форму. В своем самом, вероятно, известном рассказе – «Кишки» – я привожу несколько смешных и неприятных историй о неудачных попытках мастурбации, понемногу увеличивая накал. Первая история вызывает только смех. Вторая тоже вызывает смех, но плохо заканчивается. Третья провоцирует такой взрыв хохота, что мне приходится умолкнуть и дождаться, пока публика немного успокоится. К этому моменту читатели уже полностью в моей власти. Посреди третьей истории я делаю резкий поворот и на полном скаку влетаю в сущий кошмар. Если бы вы сразу узнали конец, вы бы покинули зал еще до начала моего выступления.

То же самое в рассказе «Принц-лягушонок» (изначально он назывался «Сады Итана», надеюсь, не надо объяснять почему). Я постепенно подвожу читателя к правде, рассказывая о различных методах изменения человеческого тела. Каждый новый способ хлеще предыдущего. Шажок за шажком – и вот мы подошли к неожиданному, полному подробностей финалу.

В общем, прием очень полезный – нанизать на нитку несколько историй одной тематики. Так можно постепенно подготовить читателя к переходу от знакомого и понятного к невероятному.

Еще обратите внимание на то, как уже существующие рассказы создают прецедент для создания новых версий. Например, мне очень нравится тема «горящие животные». За образец можно взять эпизод с горящей мышью из «Когда ты объят пламенем» (« When You Are Engulfed in Flames ») Дэвида Седариса. Помню историю, которую мне поведала одна лос-анджелесская агентша. По дороге в Скирболл-центр она показала мне дом своих друзей в Холидей-Хиллз, стоявший на крутом склоне холма: сплошные окна от пола до потолка, плоская крыша. Какое-то время после покупки дома друзья не могли понять, почему с наступлением холодов комнаты наполняются жуткой вонью. В гостиной имелся газовый камин: голубые языки пламени танцевали на открытой плите, засыпанной белой гранитной крошкой.

Впоследствии выяснилось, что у предыдущих владельцев был кот. И гадил он исключительно в этот «лоток» с гранитной крошкой. Поэтому всякий раз, когда включали камин, он превращался в огромный гриль для жарки кошачьего дерьма.

Приехав в рамках того же промотура в Сиэтл, я рассказал эту историю другому агенту. С ее друзьями, как ни странно, произошел похожий случай. Как-то раз они вернулись домой поздно вечером и включили камин. Вдруг оттуда вылетел пылающий, орущий демон: он поджег шторы и оказался их собственной кошкой.

Вот вам и пример того, как знакомый миф получает новое прочтение. Получилась ужасная и грустная история, но мы вполне способны ее принять, поскольку уже знакомы с ее культурным прецедентом.

Своему ученику я порекомендовал бы прочесть рассказ «Исполинское радио» Джона Чивера. А потом – «Мальчик по вызову» (« Call Guy ») Алекса Уилкинсона, напечатанный в 1995 году в журнале «Нью-Йоркер». Теперь давайте представим паренька, который заказывает себе очки с рентгеновским зрением, рекламу которых он видел в каких-то комиксах. Культурный прецедент – образ некоего всевидящего устройства – уже существует в нашем сознании. Очки действительно позволяют пареньку видеть сквозь одежду. Знакомый мотив позволит читателю спокойно принять такое развитие событий. Однако вместо голых тел парень начинает видеть шрамы, синяки, сокровенные свидетельства мук и трагедий. У его любимого учителя на груди вытатуирована свастика. У его лучшего друга, самого крутого парня в школе, вместо члена влагалище.

Используйте то, что читателю уже знакомо, и постепенно продвигайтесь к фантастическому. Трагичному. Сложному и глубокому.

Лингвист-антрополог Ширли Брайс Хит утверждает, что читатель больше всего любит, когда его удивляют.

Своему ученику я посоветовал бы нарисовать ясную, недвусмысленную картину. Описывайте действия персонажей без всяких оценок и выводов, как будто просто снимаете их на камеру – здесь уместно привлечь «ангела-живописателя». Пусть ваш читатель сам строит догадки относительно сути происходящего, ожидает определенной развязки, а потом – бах! – вы открываете ему свой изначальный замысел. То есть удивляете.

В 20-й главе «Бойцовского клуба», к примеру, у читателя складывается впечатление, что Тайлер измывается над Раймондом К. Хесселем. Постепенно начинает казаться, что происходит ограбление, и Тайлер жестоко глумится над своей жертвой. Народ обожает эту сцену, потому что в итоге я переворачиваю все с ног на голову: на самом деле Тайлер практикует «жестокое милосердие». Узнав, о какой работе мечтал Хессель, он просто потом напомнил ему, что человек смертен. В конце он пригрозил Хесселю, что вернется и убьет его, если тот не начнет воплощать в жизнь свои мечты.