Юрий Поляков - Селфи с музой. Рассказы о писательстве

Да, читатель, тогда, в 1987 году, мы замахнулись на самое святое – на партию, готовившуюся, как вскоре стало ясно, сложить полномочия и пустить страну в свободное политическое плавание, причём главный закопёрщик этой грядущей капитуляции, как выяснилось со временем, являлся именно Яковлев. (Вообще-то за такое решение капитана раньше вешали на рее.) Руководствуясь художественной логикой, мы невольно предугадали всё, что случится вскоре с державой. Искусство может многое подсказать царям и простолюдинам, конечно, если к его мнению прислушаться. Сегодня, по-моему, наша власть относится к искусству, как буфетчик консерватории к симфонической музыке – он даже усвоил, что от Чайковского выручка круче, нежели от Губайдуллиной, но не более того.

Теперь-то я понимаю: попав меж двух жерновов, наш сценарий был обречён в любом случае. С одной стороны, интеллигенция сладко агонизировала в эйфории разрешённого свободомыслия, ей наконец-то позволили выражать исконно-заветное неудовольствие страной обитания и неуспешным её народом. Ради этого почти сексуального счастья она прощала власти все ошибки и несуразицы, обещавшие впереди серьёзные потрясения. Даже самая осторожная критика хаотичных методов и туманных целей перестройки и ускорения воспринималась прогрессивной частью общества как злостное покушение на главное завоевание – свободу слова. Спрашивать: «куда идём?» – считалось неприличным. А «зачем?» – и подавно. Интеллигенцию волновал другой вопрос: «Почему идём так медленно?» О хлебе насущном пока вообще никто не задумывался, полагая, что это – прямая обязанность постылого государства, которое собирались рушить с помощью заморских консультантов. Кормить народ впредь будет умный рынок. Ну не идиоты ли!

В либеральной юности меня страшно раздражала манера сталинистов все неприятности и провалы объяснять вредительством и происками троцкистов. Но как-то в конце 1990 года мы выпивали с одним старым писателем, и он, оценивая происходящее в стране, процедил как обычно: «Вредительство!» И вдруг я осознал: впервые это густопсовое слово не только не вызвало у меня отторжения, а напротив – я с ним согласился. Конечно, вредительство, да ещё какое! Когда вскоре выяснилось, что генерал спецслужб, а позже депутат от демократов Калугин – американский шпион, все отнеслись к этому спокойно, как к самому собой разумеющемуся. А кто же ещё? Ведь умный человек не может быть не плутом! Со временем стало очевидно: в высшей номенклатуре пруд пруди серьёзных людей, отлично понимающих губительность горбачёвской перестройки и терпеливо дожидающихся сокрушительного результата.

Напомню, сам термин «перестройка» появился в эпоху реформ Александра II Освободителя, и «гласность», кстати, оттуда же. Они, эти кремлёвские люди, сознательно вели страну к потрясениям, к обрыву, чтобы в хаосе падения одним махом сменить политический и экономический строй СССР. Скорее всего, и распад Советского Союза был заранее запланирован и оговорён. Ещё академик Сахаров, по-моему, сошедший с ума, сошедшись с Еленой Боннэр, советовал поделить одну шестую часть суши на несколько десятков уютных кусочков, а Солженицын, бедняга, тяготился «южным подбрюшьем». Что и говорить: мелко нарезанная, нашинкованная Россия – давняя золотая мечта Запада: не очень-то приятно возделывать свой лилипутский садик, если за забором начинаются угодья великана.

Судя по всему, Яковлев и был координатором сил, направленных на радикальное переустройство страны, дезорганизацию, развал и резкую капитализацию под лозунгом «Больше социализма!». Почему? Известно, что он в молодости проходил стажировку в США в одной группе с Калугиным. Умному – достаточно. Думаю, неприятие нашего «антиперестроечного» сценария шло если не от него самого, то от его ближнего круга. Ведь зарубить фильм, освящённый именем Героя Социалистического Труда и лауреата бесчисленных госпремий Габриловича, можно было только с высочайшего согласия. Таковы были тогдашние правила игры. Да и сегодняшние правила такие же. Троньте кого-то из неприкасаемых – узнаете! Как-нибудь расскажу, какими методами небожители борются с теми, кто смеет сомневаться в их величии.

А чего, собственно, спросите вы, они там в Кремле испугались-то? Неужели одна кинолента могла изменить ситуацию в стране, переломить настроения, повернуть вспять историю? Нынче даже премьера, превращённая мощным пиар-прессингом в событие века, проходит по стране косым дождём. Но тогда всё было иначе. Помните, какими морально-политическими бурями стали ленты: «Маленькая Вера», «Россия, которую мы потеряли», «Так жить нельзя», «Покаяние», «Легко ли быть молодым»? Да и снежкинское «ЧП районного масштаба», к которому приложил руку автор этих строк. Именно литература и искусство свернули на антисоветскую сторону многие доверчивые мозги. Это были мощнейшие «антисоветики» (по аналогии с антибиотиками), убивавшие в сердцах всё социалистическое. О том, что дела совсем плохи, я сообразил, когда, в очередной раз зайдя в кабинет к своему приятелю, главному редактору «Московского комсомольца» Павлу Гусеву, я обнаружил на пороге коврик с портретом Ленина, чтобы вытирать ноги, зато на стене появился портрет государя-императора Николая Второго.