Михаил Шмелев - Фронтовая юность

Додогорский вынул из полевой сумки исписанные чернилами листы бумаги:

— У меня сохранились записи злодеяний, совершенных гитлеровцами в Ржеве. Слушайте, запомните и бойцам об этом расскажите!

И он с каким-то особым волнением, присущим человеку, который глубоко прочувствовал сам, начал читать:

«20 марта 1943 года в доме номер сорок семь по улице Воровского были обнаружены убитые фашистами три женщины и трое детей. В соседнем доме обнаружена замученная гитлеровцами семья Садова. Садов и его жена расстреляны. Дочь Рая — двенадцати лет — заколота штыком, сын Валентин убит выстрелом в правый глаз, восемнадцатилетняя дочь Зинаида изнасилована и задушена, пятимесячная дочка Катя убита выстрелом в висок.

А что они сделали с городом? Из пяти тысяч четыреста сорока трех зданий более или менее сохранилось только четыреста девяносто пять. Фашисты разрушили и сожгли драматический театр, кинотеатры, краеведческий музей, дворец пионеров, центральную библиотеку, три клуба, двадцать две начальные и средние школы, двадцать один детсад, учительский институт, планово-экономический и сельскохозяйственный техникумы, фельдшерско-акушерскую школу, больничный городок, электростанцию и многое другое. Приведено в негодность железнодорожное хозяйство и подвижной состав. Оборудование промышленных предприятий вывезено в Германию. Фашисты взорвали железнодорожный мост через Волгу и пять мостов через реку Холынка.

Перед отступлением фашисты согнали в Покровскую церковь более двухсот мирных жителей, наглухо закрыли двери и пытались взорвать церковь и людей. Только стремительное наше наступление помешало им осуществить свое черное дело» [4] Архив МО СССР, ф. 274сд, оп. 400027, д. 2, л. 21–22. .

— Товарищи! — воскликнул Додогорский. — Руины Ржева, Смоленска зовут нас вперед. Придет время — предъявим Гитлеру счет и за другие города.

…В течение последующих двух дней в результате ожесточенных боев полк занял деревни Ольша, Борок, Пронино, Ракитня, Терпилово. Затем мы вышли на реку Березину, с ходу форсировали ее и на западном берегу овладели деревней Комиссарово.

Утром 28 сентября 1943 года, перерезав автомагистраль Москва — Минск, полк остановился в небольшом леске. Бойцы получили возможность немного отдохнуть, а главное — обогреться у костров, посушить шинели, переобуться.

Мы с заместителем комбата по политчасти капитаном Петром Кузьмичом Згоржельским разместились под развесистой елью. Рядовой Алеша Васюков пытался разжечь костер. Подошли саперы. Среди них инженер полка старший лейтенант Михаил Сорокин, его помощник — старший лейтенант Лукин. Здесь же оказался и автоматчик Степан Головко. Свалив с плеч тяжелый вещмешок, он объявил:

— В мешке картошка.

— Вот будет пир! — воскликнул Васюков и, накинув на себя плащ-палатку, принялся высекать из кремня искру. Задымил фитиль. Раздувая его, Алеша достал из кармана гимнастерки припасенный кусочек сухого мха. Вскоре заиграл светлячком огонек, и пламя жадно охватило смоляные сучья. Вокруг костра мы уселись тесной стайкой. Никто из нас уже трое суток не ел горячего, и теперь мы предвкушали аромат печеной картошки.

Алеша принес еще охапку валежника и только хотел подбросить в костер, как раздалась команда:

— По щелям!

Сделав рывок, я устремился за Згоржельским и тут же упал плашмя на него в полуразвалившейся траншее. На меня всем телом навалился Алеша. Взрывная волна больно отозвалась в висках.

— Вы живы, товарищ лейтенант? — спросил Алеша.

Прихрамывая, я встал из траншеи. Поднялся и Петр Кузьмич. Перед нами предстала жуткая картина. На том месте, где только что потрескивал костер, зияла воронка. У срезанной осколком ели, истекая кровью, лежал Сорокин. Рядом с ним — два сапера.

Никто не мог предположить, что вражеский самолет-пикировщик точно угодит бомбой в костер. Мы потеряли трех товарищей, шестеро ранено. А что же с Алешей?

Спинка его шинели, прошитая осколками, представляла собой мелкие лохмотья. Вещмешок, словно срезанный бритвой и отброшенный силой взрыва, мерно покачивался на кустах ивняка. На теле же бойца ни одной царапины. Счастье? Может быть.

Надо ли говорить, что мы с капитаном Згоржельским испытывали чувство искренней признательности к Алеше Васюкову: так или иначе, он прикрыл нас от смертельной опасности. В момент, когда послышалось завывание авиабомбы, ближе к Васюкову была другая, более глубокая траншея, но он почему-то прыгнул не в нее, а в нашу. Будто предвидел, что окажется нам полезным. Мы размышляли, как оценить его поступок. И неожиданно получили ответ из уст рядового Садыкова, который оказался раненным осколком в левую руку: «Сам погибай, а товарища выручай!» — сказал он. В этих золотых суворовских словах был весь Алеша.