Хаим Бермант - Влиятельные семьи Англии [Как наживали состояния Коэны, Ротшильды, Голдсмиды, Монтефиоре, Сэмюэлы и Сассуны]

Это был крепкий, шумный, решительный здоровяк, который четко знал свою цель и способы ее достижения и не терпел препятствий на своем пути. Он плохо переносил глупцов и считал глупцами всех, кто ему противоречил. Он, можно сказать, был самым деспотичным антиимпериалистом в истории империи, и у его подчиненных складывалось впечатление, что на троне все еще сидит Виктория.

Но тираном он не был, и если ему удавалось настоять на своем, что обычно так и случалось, то не скандалом и криком, а убеждением. Эндрю был настоящий великан – кто-то назвал его белым Лобенгулой [69] Лобенгула – правитель народа матабеле в южной части Африки второй половины XIX века, славился высоким ростом и могучим телосложением. , – но великим в нем был ум. Но при этом он не был отстраненным и сухим технократом. Он глубоко любил Африку и сочувствовал стремлениям ее жителей, и, хотя за годы колониальной службы у него бывали конфликты, он все же сумел завоевать любовь и уважение, даже благоговение, большинства африканцев, с которыми его сводила жизнь. В конце концов они уже видели в нем не представителя чужой власти, а собственного вождя.

В 1953 году он оказался в центре споров, когда у него возникли серьезные трудности с Кабакой, или «королем Фредди», как прозвали его на Флит-стрит [70] На Флит-стрит в Лондоне располагались офисы основных британских газет. , туземным правителем Буганды – племенного королевства в пределах Угандского протектората.

Правительство вело Уганду к независимости, но Кабака хотел отделить свою территорию от остальной Уганды и получить для нее статус суверенного государства. Это ставило под угрозу прогресс всего протектората и шло вразрез с соответствующим договором, заключенным незадолго до того между Кабакой и губернатором.

Конечно, губернатора обвинили в своеволии и самодурстве, но сэр Эндрю выказал величайшее хладнокровие и терпеливость, и, когда в конце концов этот вопрос подняли в палате общин, министр по делам колоний мистер Оливер Литтлтон смог заверить недовольных: «Сэр Эндрю Коэн – человек, давно и плодотворно трудившийся на благо африканцев, человек широких и либеральных взглядов, выдающихся способностей и большого ума. Если кто-то и мог убедить Кабаку, то только губернатор. Более того, мне известно, что в некоторых других случаях, когда у Кабаки возникали мелкие разногласия с министерством по делам колоний, сэр Эндрю Коэн не без успеха вел переговоры от лица Кабаки. Я отметаю всякую мысль о том, что эти вопросы он решал поспешно и грубо. С точностью до наоборот. Губернатор провел с Кабакой шесть продолжительных бесед…»

В 1957 году сэра Эндрю назначили постоянным британским представителем в Совете по опеке ООН. Он был красноречивым оратором и опытным переговорщиком, но также проявил необычайную дипломатичность и такт. По возвращении в Лондон в 1961 году ему поручили координировать меры помощи, оказываемой бывшим колониальным территориям. Через три года, когда правительство создало министерство по вопросам развития заморских территорий и встал вопрос о его главе, кандидатура сэра Эндрю была естественным выбором. Бывшей колониальной державе нелегко оказывать помощь бывшим колониям так, чтобы не казаться при этом высокомерно снисходительной. Даже в 1960-х годах в некоторых госслужащих, занимавшихся заморскими делами, все еще чувствовалось нечто от духа Киплинга, некое ощущение того, что они по-прежнему несут на своих плечах бремя белого человека. Сэр Эндрю собрал вокруг себя новых людей и внушил им новые взгляды, и там, где прежде были дающие и берущие, он наладил партнерство. Когда он скоропостижно скончался в 1968 году, бывшие колониальные территории охватило чувство глубокой утраты, как о том свидетельствовало огромное число африканских руководителей, съехавшихся на его похороны.

В отличие от двоюродных братьев, Эндрю учился не в Клифтоне, а в Малверне, а оттуда поступил в Тринити-колледж в Кембридже. Он женился на христианке, но нельзя сказать, что тем самым он оставил веру, поскольку и не имел ее и вообще был настолько далек от еврейской жизни, что не испытывал никаких мук, знакомых его кузенам по причине еще не полностью изжитого иудаизма.

Когда он умер, поминальная служба проходила в соборе Святого Павла, но его вдова решила, что нужно каким-то образом почтить его предков, и попросила прочесть проповедь Хаима Рафаэля, одного из высших чиновников казначейства и бывшего преподавателя иврита в Оксфорде, который когда-то учился в Еврейском колледже и одно время собирался стать раввином.