Нина Липовецкая-Прейгерзон - Мой отец Цви Прейгерзон

Итак, папа вернулся в свой родной городок. Друзья и близкие пришли поприветствовать его, все были радостно взволнованы и горды успехами своего земляка. Но вот прошли первые дни после возвращения, отшумели праздничные вечеринки, и пришлось вплотную заняться вопросом, как быть дальше. Цви заметно повзрослел, он удивлял родных и друзей своей начитанностью, знаниями, взрослым отношением к жизни.

Возникли и проблемы: некоторые друзья и родственники наотрез отказывались принимать «заморский» сфарадит. Они упрекали Цви за привезенное из Эрец-Исраэль сефардское произношение и даже настаивали, чтобы он пользовался ашкеназским, а то и вообще переходил на идиш. Но Цви был непреклонен: сефардская версия иврита осталась с ним до конца жизни… Другая проблема заключалась в том, что такому мальчику, как Цви, уже не подходила обычная местечковая школа. Это понимали все — и родители, и учителя, и сам Цви. Но куда пойти учиться?

Выбор за Прейгерзонов, как это часто бывает, сделала сама жизнь. В начале Первой мировой войны евреи массами бежали (а то и насильственно выселялись) подальше от приграничных областей. Война сопровождалось погромами, грабежами и убийствами еврейского населения. Превратилась в беженцев и семья Прейгерзон — они переехали в город Кровелец Черниговской губернии. Забегая несколько вперед, отмечу, что сюда же переехала из белорусского Бобруйска и семья Зейгерман, в которой подрастала девочка по имени Лея. Несколько лет спустя она выйдет замуж за моего папу.

Тяжка доля беженца, но, как это ни странно, было в этом статусе и одно преимущество. В начале войны российские власти отменили процентную норму для поступления в гимназию (5 %) по отношению к еврейским беженцам. И когда осенью 1914 года в Одессу перевезли известную гимназию прифронтового города Люблина, туда со всех концов Украины устремились жаждущие знаний еврейские дети из семей беженцев. Это оказалось приемлемым решением и для Цви.

В Одессе жила тетя Гита, двоюродная сестра отца, дочь старшего брата моего деда. Она была старше папы на пятнадцать лет. Все любили эту красивую, добрую и заботливую женщину. В свое время она вышла замуж за одессита, энергичного делового человека, любителя и знатока русской словесности. В этой семье полюбили Цви, способного и дисциплинированного мальчика. Отец прожил у них несколько лет, сохранив до конца жизни самые теплые воспоминания о тете Гите и о ее гостеприимном доме.

Перемещенная в Одессу Люблинская гимназия размещалась на улице Старопортофранковской, в помещении Второй одесской гимназии. Учились во вторую смену. Конечно, обучение велось на русском языке, что вызывало определенную тревогу: папа, увы, почти не знал русского. Дома, в местечке, говорили на идише, а по торжественным случаям пользовались ивритом. К счастью, муж тети Гиты взял Цви под свою опеку, и после трех месяцев напряженных занятий он свободно заговорил по-русски. Без этого ему не удалось бы сдать вступительные экзамены в Люблинскую гимназию.

Из романа «Неоконченная повесть»:

Учителя и администрация новой гимназии приехали из Люблина в Одессу в полном составе, но какая же гимназия без учеников! В газетах напечатали объявления о приеме во все классы, и еврейские юноши, в основном беженцы, устремились туда. Среди них был, конечно, и Шоэль. По истории его экзаменовал сам директор гимназии, бывший преподавателем истории. Перед этим Шоэль внимательно читал страницы в учебнике Платонова о царе Петре Алексеевиче и его сестре Софье, о неудачном заговоре против Петра, о казни стрельцов и заточении Софьи в Новодевичий монастырь.

И вот Шоэль подходит к экзаменационному столу, во главе которого сидит господин директор в черной форме с блестящими медными пуговицами. У него надменное морщинистое лицо, прилизанные редкие волосы, — типичный чиновник, полный собственного достоинства. Он смотрит на стоящего перед ним юношу. Шеилка взволнован, но готов к борьбе за свое будущее…

В Люблине, как и в Одессе, не было недостатка в евреях. Дети этого народа настойчиво стучались в двери гимназий обоих городов. У себя, в Люблине, директор был тверд как камень, поэтому число учеников-евреев всегда соответствовало процентной норме. А теперь вдруг Министерство образования, возглавляемое Игнатьевым, дало указание разрешить евреям-беженцам учиться.

— Расскажи о первых днях правления Петра Великого! — послышался скрипучий голос экзаменатора.