Раиса Мессер - Жизнь и книги Льва Канторовича

История подлинного сближения Коршунова и Левин­сона, очевидно, могла стать материалом для самостоя­тельной повести. Понятно восхищение Левинсона молча­ливым пограничником-орденоносцем, который казался «олицетворением всего романтического и героического, что было... в военной профессии, в судьбе командира Красной Армии». Но можно понять и неприязнь Коршу­нова. Он ведь не знал, что пришлось пережить Левинсону в детстве. Он видел лишь внешнее. Позднее Коршунов сказал: «Ты показался мне слишком чистеньким. Пони­маешь? У меня в Средней Азии есть командиры и красно­армейцы твои ровесники, и они живут как на войне и хо­рошо знают, что такое смерть, и кровь, и жажда, и жара, и мороз. Понимаешь, Левинсон? Я вспомнил о них, встретясь с тобой, и ты показался мне чистеньким счастливчи­ком. Теперь я знаю тебе цену...» Понадобилось время, чтобы пришло взаимное доверие. И тогда, наверное, Ле­винсон рассказал о своих дедах и больном отце, комму­нисте с семнадцатого года. А Коршунов, успевший повое­вать в гражданскую (четыре года разницы в возрасте), поведал обо всем, что мы уже знаем из первых глав по­вести. Пересказывая исповедь Коршунова, автор как бы вспоминает об увиденном на южной границе, он волнует­ся, и это волнение передается читателю. Ощущения самоцитирования здесь не возникает. «Левинсон слушал, за­таив дыхание, и совершенно забыл о том, где он находит­ся... Ему слышались выстрелы и горное эхо, и вой шакалов, и крики басмачей. Ему казалось, что он видит вороного жеребца Басмача, и молчаливого Алы, и скула­стые лица вожаков басмаческих шаек. Он узнал о бесхит­ростной боевой дружбе пограничников и о смертельной ненависти старика Абдумамана. Он узнал о ране Коршу­нова и о том, как Коршунов в первый раз готовился в академию...»

По существу, перед нами кинематографический «ход», прием воспоминаний, открывающий новые черты в харак­тере героя. Оказывается, не такой уж сухарь этот замкну­тый Коршунов, он остро чувствует, глубоко переживает.

Процесс становления личности героя показан в пове­сти разносторонне, протекает он трудно. Путь интелли­гента в первом поколении всегда долог, психологически сложен. В области военно-теоретического мышления осо­бенно. Это в равной мере относится и к Левинсону, и к Коршунову. Судьбы Левинсона и Коршунова обычны и исключительны. Обычны для общества, где молодые люди, сыновья рабочих и ремесленников, поднимаются к осознанию цели — к высшему военному образованию.

Без предыстории Левинсона, его рассказа комкору о тяжком, униженном детстве, нельзя представить ни его комсомольскую юность, ни увлечение военным делом. Для понимания характера Коршунова многое дает глава об отце героя, которая названа «Александр Александрович Коршунов-старший». Глава эта вставная, но она органич­на, не иллюстративна. Рассказ о старшем Коршунове, сначала гнувшем спину на хозяина малярной мастерской, а потом работавшем на вагоностроительном заводе, су­щественна для понимания социальных и духовных корней героя, естественно впитавшего нравственные понятия русского рабочего человека. замечания пулеметчика Зимина о том, что у него в род­ных Верхних Кутах перед праздником пекут оладьи, по­являлось прямое публицистическое слово автора: «Это случайное замечание точно распахнуло стены казармы. Сразу стали видны барабинские степи, Новосибирск, Смоленск, Свердловск... — все, что лежало по ту сторо­ну тайги. Каждому бойцу захотелось вспомнить добрым словом родные города и поселки...» Конечно, чего-то оригинального в этом, как и в сцене слушания парада с Красной площади через плохонький приемник, нет. Но определенный эмоциональный настрой достигается.

О жизни отца Коршунова рассказано подробно: об участии в дореволюционной рабочей забастовке, о первой мировой войне, где он был ранен, о дальнейшем трудовом пути — восстановлении своего завода после гражданской войны. До последнего часа этот беспартийный рабочий остается на своем посту, когда он умирает, его хоронит весь завод. В повести показано отношение старика к сыну, гордость за то, что «его Сашка рвется в генералы». В письмах он называет его: «Ваше превосходительство, мой Сашка!»

Главное в истории Коршунова-отца — ее социальное содержание, важное не только для самой биографии героя, но и для обрисовки истоков духовного мира совет­ского военного человека 30-х годов. При ином обществен­ном строе такие биографии, как у Левинсона и Коршуно­ва, не могли быть обычными. Где, кроме социалистиче­ского государства, сын маляра мог стать полковником, закончить Академию Генерального штаба? Рассказано обо всем естественно, спокойно. В нашей стране станови­лось обычным такое продвижение людей, основанное лишь на способностях и настойчивости.