Раиса Мессер - Жизнь и книги Льва Канторовича

Однако прежде чем говорить о вариантах повести, обратимся к характеру главного героя и задаче, которую ставил автор, приступая к этой книге. Этой задачей был анализ художественными средствами самого строя мыш­ления героя, командира нового типа. Л. Канторовичу важно было показать не только бои и походы, но и само сознание, движение мысли, ее развитие.

Начало «Полковника Коршунова», казалось бы, не обещает разработки сложных проблем. Медленно идет отряд к гребню перевала. Тропа обрывается в пропасть. Командир соскакивает с края тропы на осыпь, за ним, упираясь, шагнул его конь и сел на круп. Человек и ло­шадь неподвижно застыли, потом выпрямились. За ко­мандиром осторожно двинулся отряд бойцов. Пять дней они идут по следу банды.

Вроде бы еще одна боевая страница жизни далекой среднеазиатской заставы. Кажется поначалу, что чита­ешь новые главы «Кутана Торгоева». Знакомая как будто картина будней пограничников. Командир в развеваю­щейся бурке на вороном коне перед фронтом красноар­мейцев. Но постепенно повествование превращается в психологическое исследование центрального образа. В каждой из глав свой драматический конфликт, прояв­ление разных характеров и взглядов.

С «Кутаном Торгоевым» новую повесть связывало многое — от мелочей до вариации эпизодов. Бывший бас­мач Кутан становится проводником, и аналогичное про­исходит с Алы. Есть также сцена действий погранични­ков, попавших, казалось, в крайнюю ситуацию. Но если начальник комендатуры Андрей Андреевич — персонаж второго плана, то Коршунов становится главным героем. Во второй повести меньше описания переживаний, боль­ше самого действия. И события приближены ко времени создания произведения.

Анализ военной мысли, став центром художественно­го изображения, потребовал поисков новых для Канто­ровича стилистических средств. Речь идет в первую оче­редь о многоголосии, о способности автора раскрыть одну и ту же сцену с позиций разных действующих лиц, отли­чающихся друг от друга разным уровнем мышления. Наи­более яркий пример такого изображения одного и того же события — сцена первой главы, в которой рассказано о гибели Степана Лобова, помощника начальника погран­заставы. Коршунов и Лобов думают об одном по-разному, весь мыслительный процесс у них не похож. Коршунов посылает Лобова в перестрелку. Его тактический план — сократить расстояние для решительного удара. Задача Лобова отвлекающая, он должен держаться в отдалении, не лезть вперед. Но, ведя свой отряд, Лобов забыл об общей задаче. Он почувствовал возможность отличиться, заставить забыть нерешительность, проявленную при переправе через пропасть. И рухнула тактическая логика командира: Лобов не выдержал, нарушил приказ, обрек на гибель себя и товарищей.

Лобов гонит от себя мысль об атаке, на которую не имеет права, и одновременно рвется к ней. Лихорадочный поток чувств, внутренняя борьба, стремление убедить себя самого, честолюбие (ведь это будет его победа) — все это психологически детализировано. Мы как бы при­сутствуем при срыве Лобова в атаку. «Шашки к бою! Какой голос! Какой голос у Степана Лобова! Степан Ло­ бов пошел в атаку. Перестали стрелять, сбегаются в кучу, садятся на лошадей. Бежать? Им некуда бежать! Сзади река . Скорее, скорее! Кони устали, кони еле идут, кони скачут из последних сил, копи выдержат еще немного...»

У Лобова искренний порыв, самолюбование, храб­ рость, и тут же отчаяние от мгновенно осознанной ошиб­ки. Коршунов с вершины холма не только видит то, что не видно Лобову, он как бы чувствует его состояние. Вот почему Коршунову показалось, «будто во всей фигуре Лобова было что-то похожее не на полет, а па падение». «Коршунов видел, как слева от ущелья выезжает на до­лину вторая, еще большая часть банды. Коршунов видел, как эти басмачи выскочили из ущелья, как передние из них уже поднялись на невысокие холмы... Из ущелья поднимались все новые и новые всадники. Отделению Лобова угрожала гибель».

Если бы в повести говорилось лишь о рисунке боя, расположении противника, и тогда эти эпизоды представ­ляли бы некоторый интерес. По автору важно движение мысли. Мы видим, как и почему погиб Лобов и едва не погубил отряд. «Это ж ясно! Чего же ждать! Если Лобов захватит банду, то не все ли равно, какое было приказа­ние и как Лобов его выполнял? А если Лобов не захватит банды? Нет, конечно, все верно...» Все оказывается не­верным, но это не простая ошибка, она вытекает из ха­рактера Лобова,