Раиса Мессер - Жизнь и книги Льва Канторовича

Внезапно в действиях начальника заставы происходит перелом. Он просит отменить приказ, он остается, чтобы продолжить борьбу с лазутчиком Миркиным, которому почти безнаказанно пока удавалось нарушать границу. Лишь достигнув цели, Лось снова подает просьбу отпра­вить его на учебу.

В каждом рассказе — один главный эпизод, но в пер­вом случае («Начальник Лось») он как бы изолирован от других действий на границе, во втором речь идет о длительной, упорной борьбе с уже известным противни­ком. Здесь есть место схватке психологической, ибо на­мечен портрет врага.

Мужество начальника заставы (Лось — не фамилия, прозвище) покоряло воображение молодых читателей. Один из них, впоследствии ставший литератором, вспом­нил в конце 70-х годов, как написал письмо... начальнику Лосю и как, встретившись с автором, просил его пере­дать это письмо командиру пограничников. [9] Воеводин Е. Отдать себя целиком. — Пограничник, 1978, № 4.

Наивному мальчику вряд ли приходило в голову, что писатель не совсем с натуры списывал героев, хотя иног­да он называл реальных прототипов. Очевидно, своих Лося, Воронова, Головина и других командиров он «спи­сал» с многих людей. В тот год, когда создавались рас­сказы Канторовича, писатель С. Диковский говорил: «Чтоб рассказать о работе таежной заставы, пришлось объехать не меньше десяти пунктов, а биографию началь­ника выбрать из тридцати четырех записанных биографий командиров». Речь шла о его книжке «Застава М.» (1932), в которую вошел рассказ «Товарищ начальник». Девять лет кочует по границе Гордов: «...Девять лет Гордов пишет историю своего роста, лоскутную биогра­фию одного из тысяч рабочих, оторванных от заводов во имя безопасности страны». Разные герои у Диковского и Канторовича. Но есть общее — и в биографиях, и в под­ходе писателей к самому материалу. «Начальник уже семь лет па Севере. Шахтер из Донбасса, он молодым призывником был прислан на границу и после двух лет службы остался на сверхсрочную. Он возмужал и окреп в лесу». Это о Лосе. У Лося и Гордова общее дело. У обо­их писателей далекое от «парадного» изображение по­граничной службы. «Овраг, ветер, мороз. Лежат двое бой­цов в снегу. Шлемы подобраны, хотя мороз за двадцать градусов. Пусть уши мерзнут, но слышат тайгу. Пусть пальцы прилипают к скобе, но чувствуют спуск», — пишет С. Диковский. За тысячи километров от тайги, в карель­ских лесах застава Лося. «От неудобного положения за­текли ноги, тужурка намокла под дождем, холодная вода текла за воротник, руки закоченели. Очень хотелось ку­рить. Лосю казалось, что ночь давно уже должна была кончиться, но все так же выл ветер и скрипели деревья». И то и другое — пограничные будни.

Первым рассказам Канторовича явно не хватало пси­хологизма. Психологически скупо раскрыто решение Ло­ся остаться на заставе несмотря на приказ об откоманди­ровании на учебу. Вскользь сказано о стыде и обиде ге­роя, пропустившего дерзкого нарушителя Миркина. Сама история, изложенная в рассказе «Шпион», была лишена подробностей переживания человека, смены его настрое­ний. Перед нами скорее логика мысли, чем ее развитие. В этом плане Канторович-рассказчик поначалу уступал тому же С. Диковскому, который находил разнообразные возможности для демонстрации самого строя чувств сво­его героя-пограничника. В записях, ведущихся Гордовым, раскрывается слитность командира с делом, его некото­рая наивность и вместе с тем умение из любого события, факта делать выводы, касающиеся службы. «Опера «Кармен», сочинение Бизе. Смотрел 10 января. Как один испанский пограничник — Хозе — из-за женщины пошел с к/б (контрабандистами. — Р. М.)... Опера «Кармен» может быть с разъяснением использована как факт вли­яния отрицательных настроений. Например, Михеев по дороге через колхоз посадил на седло и вез около двух километров неизвестную колхозную девчину, что есть лишняя нагрузка коню и нарушение дисциплины...»

Конечно, мы предполагаем, что Лось не просто прихо­дит к своим решениям, что он переживает, негодует, но напряженности действия не хватает эквивалента психо­логического. Первые произведения Канторовича о гра­нице — прежде всего подступы к овладению темой гра­ницы, открытие нового материала.

На этом пути были удачи. Мысли героев, их выносли­вость, их наблюдательность, их физическое напряжение в схватках с врагом писатель передавал убедительно. Так, подробно в рассказе «Лыжный след» показаны наблюде­ния пограничника в дозоре. По царапинам от палок он определяет направление лыжных следов, по свежести следа — время, когда прошел враг. Временами такой ав­торский анализ течения мыслей героя достигает драма­тизма. В ряде ситуаций рассказа Канторович раскрывает эмоциональное состояние героя. Такова сцена перестрел­ки с выслеженным врагом. «Теперь украинцу приходилось поворачиваться из стороны в сторону, а в него стреляли с флангов. От усталости руки дрожали. Он видел, как прыгает мушка, старался целиться как можно тщатель­нее, но ничего не мог поделать с руками и мазал. Он кусал губы... Горец бежал все скорее и скорее, боясь упасть, боясь остановиться. И все-таки он не удержался. Споткнулся и повалился в снег. Несколько секунд он ле­жал неподвижно. Потом поднял голову, приложил винтовку к плечу, раздвинул ноги. Затаив дыхание, стиснув зубы, повел стволом справа налево. Когда мушка, отчет­ливо черневшая, совпала с маленькой человеческой фи­гуркой, он дожал спуск». Эмоциональное состояние пере­дано, но сами люди слишком расплывчаты, неопределен­ны. «Горец» и «украинец» — вот все, что известно о двух из пятерых пограничников, преследующих врага. Других отличительных черт людей не видно. Понятно, что горец хорошо стреляет, что пограничники — дружная семья. Но кроме общей картины, кроме этого напряжения поедин­ка в рассказе ничего нет. Других задач автор здесь и не ставил перед собой.