Карел Рихтер - Его звали Отакар

— То, что он собирается бежать за границу, — вспоминала после войны мать, — я знала. За ним начало следить гестапо, так что он не мог здесь оставаться.

Он доверился ей:

— Мама, я должен отправиться за границу. Не могу здесь жить.

— Но как же ты, сынок, перейдешь границу? — с беспокойством спросила она.

— Ничего, мама, не волнуйся, ведь я же солдат.

— Очевидно, он был связан с какой-то офицерской организацией, которая обеспечивала переходы через границу, но никого конкретно он мне не назвал, — вступает в разговор брат Отакара Иржи. — Я только знаю, что он получил задание нелегально перебраться в Польшу вместе с еще несколькими людьми. К нему пришел какой-то человек и передал, что он должен приехать поездом в Остраву, сесть там на трамвай и прибыть в определенное место.

Он уже давно все решил. В протекторате он остаться не может. Ни за что на свете. Здесь его все равно быстро схватят. А этого он им не может позволить.

Ярош зашел к начальнику:

— Мне нужно несколько дней отдохнуть, что-то плохо себя чувствую. — Потом, как бы между прочим, дал ему понять, что, может быть, вообще не вернется и попросил в течение нескольких дней никому ничего не говорить. Начальник понял. Он совсем не возражал против намерения Яроша. И Ярош на почте больше никогда не появился. Вместо него пришло письмо.

Не только в Находе, но и в поезде было полно немецких солдат в серо-зеленой форме. Дома, в Мельнике, недалеко от горы Ржин, где с незапамятных времен Влтава впадает в Лабу, тоже было не лучше. Совсем недалеко от Мельника проходила граница, разделявшая протекторат и, собственно, германскую территорию.

Мать была рада, что он приехал. Она сразу налила ему чаю, поставила на стол тарелку с пирожками и присела рядом с сыном.

— Не нравишься ты мне, Отоушек! Не стряслось ли у тебя что? — спросила она заботливо. — Какой-то бледный, рассеянный. Что с тобой, скажи! — Она придвинула к нему чашку с чаем и пирожки. Пирожки он очень любил.

— Ничего у меня не стряслось, мамочка, правда, ничего!

Покрасневшие глаза свидетельствовали о том, что он мало спал. Ота набросился на мамино угощение.

Мать рассказала ему, кого уже из его знакомых в Мельнике арестовало гестапо, кто скрылся за границей.

— Ты знаешь, что Вашек Ружичка уже написал из Польши? Устроился там будто бы по специальности. Наверное, при ихней армии служит…

Сын смотрит на мать, внимательно вслушиваясь в ее слова, а на душе у него неспокойно. Он пришел проститься с ней, может быть, навсегда и уж наверняка надолго. Он колеблется, говорить ему об этом или нет. Ему не хочется ее огорчать. Он знает, как мать его любит. Он не спокоен и не хотел бы дома долге задерживаться. Кто знает, не ищут ли его уже.

— Представь себе, Отоушек, что есть люди, которые говорят: хорошо, что к нам пришли немцы. Хоть порядок здесь наведут.

— Это предатели! — взорвался он. — Мы еще с ними рассчитаемся.

Он резко встал и с минуту мерял кухню шагами. Потом остановился перед ней:

— Знаешь, мама, здесь для меня, наверное, уже нет места…

Она согласилась.

Может быть, в этом согласии выражалась ее материнская любовь, а может, желание… Она знала своего сына и понимала, что творится у него внутри, о чем он думает.

— Я, собственно, уже решился. Но ты никому ничего не говори.

— Тебе, наверное, виднее, что ты должен делать и где твое место. — Она грустно посмотрела на сына. — Не бойся, сынок, я не буду тебя уговаривать остаться.

Отакар обнял мать и прижался губами к ее волосам. Мать вытерла слезы, вздохнула.

— Ты будешь осторожен, правда?

— Не бойся.

Слезы продолжали бежать из ее глаз. Она наклонила голову и стала вытирать их углом полотенца.

— Не плачь, — утешал сын мать, — не плачь.

— Я знаю, Отоушек, что ты покидаешь нас не просто так, не ради забавы. — Горло ее сжалось. — И когда ты хочешь уехать?

Он задумался и с минуту молчал. Но это ее не удивило. Мать знала, что на такие вопросы трудно отвечать.

— Завтра.

— Так скоро?

— Так будет лучше — и для меня и для вас, мама.

— Я не буду тебя задерживать, Отоушек, — заверила она сына и по-матерински нежно погладила его по голове.

А потом начала, как, наверное, и все матери, снаряжать своего сына в путь, путь далекий и неизведанный.

Прощание было нелегким. Особенно тяжкими были последние часы, проведенные в родном городе. Последняя прогулка по Мельнику, подъем от площади на гору к замку, последние взоры, брошенные оттуда на милые до боли места. Оттуда Ярош спустился к речке, а потом побрел по узким улочкам, избегая встречи со знакомыми. Ему не хотелось отвечать на вопросы любопытных. Никому из повстречавших в тот день Отакара Яроша жителей города и в голову не пришло, что этому задумчивому и молчаливому молодому мужчине через несколько лет город поставит бронзовый памятник.