Тамаш Краус: Ленин. Социально-теоретическая реконструкция

Эта вера в будущее воплотилась в том отношении к Ленину, которое определяло душевное настроение молодых героев «Сентиментального романа» В. Пановой во время смерти вождя: «Они стояли на углу, просвистываемые ледяным ветром, выбивали дробь ногами в жиденьких ботинках, зуб на зуб не попадал, — и говорили: каким он был, Ильич. Они его не видели. Югай видел его на Третьем съезде комсомола. Но так громадно много значил Ленин в их жизни. Не только в минувшие годы, но и в предстоящие, и навсегда значил он для них безмерно много. Всегда он будет с ними, что бы ни случилось. Так они чувствовали, и это сбылось. И, соединенные с ним до конца, видя в нем высший образец, они желали знать подробности: как он выглядел, какой у него был голос, походка, что у него было в комнате, как он относился к товарищам, к семье. И все говорили, кто что знал и думал». [29] Панова В. Сентиментальный роман. Советский писатель. М.-Л., 1965. С. 121.

На этом искреннем революционном порыве строился официальный культ эпохи сталинского государственного социализма, причем историческая разница между «двумя слоями» ленинского культа не выявилась с полной ясностью. Конечно, нет сомнения в том, что ученые и мыслители, ищущие правильный путь между «культом» и «антикультом», руководствуются не только профессиональными мотивами. Наследие Ленина в такой степени связано с практическим, политическим аспектом «изменения мира», что представители некоторых антикапиталистических движений и ныне актуализируют «ленинское наследие», как это показывает теоретическая инициатива бывшего словенского оппозиционера С. Жижека, а также марксистских теоретиков, оставшихся «новых левых», не говоря уж о разнообразных троцкистских рефлексиях. [30] Lenin Reloaded. Toward a Politics of Truth. (Ed.: S. Budgen, St. Kouvalekis, S. Zizek. Duke Univ.) Press, Durham and London, 2007. Zizek S.: ’Afterwords: Lenin’s Choice’, In Zizek S., ed., Revolution at the Gates, London, Verso, 2002. Но ленинскую традицию на свой манер поддерживают и другие марксистские течения, в том числе троцкисты, особенно в Западной Европе. См.: Marie J. J.: Lénine. 1870–1924. Biographie. Editions Balland, 2004; Cliff: T. Lenin: Building the Party 1893–1914. Bookmarks, London, 1986. Гёран Терборн, изучавший различные проявления марксизма, его «нео-» и «постмарксистские» видоизменения, особо подчеркнул, что Жижек страстно защищает разрушающий традиции марксизм от нападок «либералов-конформистов». «Призывая “повторить Ленина”, - пишет Терборн, — Жижек тем самым утверждает, что даже в, казалось бы, безнадежной ситуации, даже после катастрофического поражения все же имеется возможность радикальных социальных перемен, как это произошло в случае Ленина во время Первой мировой войны после распада II Интернационала». [31] Therbom G. A dialektika után. Radikális társadalomelmélet a posztkommunista világban. In: Eszmelet (2007. tel), № 76. P. 40–41. (Первоначально In: New Left Review, 2007, january-february ). Ныне, в совершенно иной исторической ситуации, стоит задуматься над историческими и научными предпосылками такой инициативы. В определенном смысле мнением по этому вопросу является и данная книга.

Таким образом, наследие Ленина снова является неотъемлемой частью духовных и политических поисков, хотя, как может показаться, поисков, имеющих лишь периферийное значение. Их направление, глубина, возможности и перспективы пока с трудом поддаются оценке, однако не вызывает сомнения, что творчество Ленина не может быть оставлено без внимания при изучении истории социализма как духовного и социально-политического движения XX в.

В этой области при создании различных интерпретаций также наблюдаются два крайних методологических подхода. Согласно одному из них, сам социализм как исторический феномен выводится из теоретических взглядов Ленина или, скажем, Маркса, хотя история, как, я надеюсь, выяснится из следующих глав этой книги, само собой разумеется, не является «реализацией» их взглядов. Между прочим, такие подходы приводят к репродукции апологетических интерпретаций деятельности Ленина, только с противоположным знаком. [32] На методологическую ошибку, источником которой является стремление вывести историю (СССР) из идей, указал Чарльз Беттелхейм. См.: Bettelheim Ch. Class Struggles in the USSR. Second period 1923–1930. The Harvester Press, Sussex, 1978. P. 11–12. В наши дни современный «идеалистический» подход такого рода представлен книгой Яноша Корнаи « А szocializmus politikai gazdaságtana », критический разбор которой именно в данном историческом аспекте был сделан мной в статье: Krausz Т. A történetietlen politikai gazdaságtan. In: Eszmélet, In: Eszmelet, № 24. P. 157–182. (На английском языке: Ahistorical Political Economics. Social Scientist (New Delhi) Vol. 24. No. 1–3 January-March 1996. P. 111–139). Корнаи оказал мне честь, отреагировав на мои замечания как на критику «слева», но при этом не коснулся сущности методологической проблемы. См.: Komai J. A gondolat erejével. Rendhagyó önéletrajz. Osiris, Budapest, 2005. Cм. рецензию на эту книгу Л. Андора в журнале Eszmélet, 2007. № 74. Р. 135–144. Представители нового течения в американской исторической науке, которые изучают прежде всего «культурные основы» зарождавшегося советского режима, в противовес концепции тоталитаризма, подчеркивают, что «идеи», «мифы», марксизм и марксистские идеологические и политические устремления получили значение постольку, поскольку являлись выражением исторических структур и ментальностей. Иначе говоря, в рамках такого подхода значение марксизма в исторических процессах выводится не из личной преданности делу и не из выдающихся способностей отдельных лиц или их страшного грехопадения, а, например, из «геополитических амбиций России», «чувства особой миссии», особенностей повседневной политической практики и стиля руководства, а также других «культурно-исторических» факторов. [33] См.: Kotkin St. 1991 and the Russian Revolution: Sources, Conceptual Categories, Analitical frameworks. In: Journal of Modem History (Chicago), 1998. Volume 70. № 3. R 384–125. Как смогла бы большевистская партия бороться с царской тайной полицией, если бы в какой-то степени не походила на нее в организационном плане? Подход другого типа, который можно считать интеллектуальным «близнецом» тоталитарной системы, выделяется своим традиционным механистическим детерминизмом, согласно которому исторический процесс представляет собой безальтернативный логический ряд событий, «осуществление социализма»; Ленину же при этом всегда удавалось делать правильный выбор и находить соответствующее решение. [34] В этом отношении очень поучительна книга венгерского историка Иштвана Долманёша: Dolmányos I. Ragyogó Október. Kossuth. Budapest, 1979. В наши дни такие книги пишутся крайне редко. Еще один пример такого рода: Волков Ф. Д. Великий Ленин и пигмеи истории. М., 1996. Информацию о посвященной Ленину литературе, вышедшей после смены общественного строя, см. в уже упомянутой работе Е. А. Котеленец. В Венгрии пример И. Долманёша показывает, что такая трактовка революции и образа Ленина определяется не способностями историка, а атмосферой эпохи. [35] В начале 60-х гг. И. Долманёш написал вполне качественную «Историю СССР», которая вскоре после смерти Н. С. Хрущева попала в число запрещенных книг. Это обстоятельство обусловило позднейшие интеллектуальные зигзаги историка, его стремление соответствовать обычному в брежневские времена консервативно-патетическому стилю изображения исторических событий.