Григорий Аросев - Владимир Набоков, отец Владимира Набокова

К теме несостоявшейся отцовской дуэли Набоков-младший за всю свою авторскую жизнь обращался неоднократно. И если один раз – в «Других берегах» – он просто описывал свои ощущения, насколько мог восстановить их в памяти, то в других случаях он обращался к поединку В. Д. Набокова как автор художественной, а не автобиографической прозы.

Есть несколько текстов, где эта тема поднимается. Один из этих текстов – рассказ «Подлец» (написан в 1927 году, опубликован в 1930-м), в котором герой, Антон Петрович, живущий в Берлине, вынужденно вызывает на дуэль своего приятеля (мгновенно превратившегося в бывшего) по фамилии Берг, так как последний оказался замешанным в любовную историю с женой Антона Петровича. Однако, вопреки тому, что он сам вызвал Берга на дуэль, предстоящий поединок очень пугает героя. Антон Петрович в результате просто сбегает с места поединка, но позором для него это не заканчивается, потому что еще до того, как наружу выходит то, что Антон Петрович струсил, выясняется, что струсил и Берг, первым отказался от дуэли – и обесчещенным оказывается именно Берг, а не Антон Петрович (и «подлец» в рассказе – как раз Берг).

Мы настолько подробно вспоминаем этот рассказ ровно для понимания того, что идея двойного отказа от дуэли, конечно, была взята Набоковым-младшим из реальных событий, однако при всем взаимном неуважении, которое, очевидно, питали друг к другу В. Д. Набоков и оба Суворина и Снессарев, вряд ли кто-либо считал другого таким ничтожеством и подлецом, каким считали Антона Петровича и Берг, и сам Антон Петрович. Безусловно, разногласия были очень серьезные, но до уровня взаимного унижения они, как мне кажется, не опускались. Поэтому рассказ «Подлец» вряд ли стоит рассматривать как непосредственную рефлексию событий 1911 года.

Равно как и эпизод из «Подлинной жизни Себастьяна Найта», где отец главного героя и рассказчика, обозначенного буквой «В.», вызвал на дуэль своего обидчика Пальчина, который утверждал, что имел роман с Вирджинией – матерью Себастьяна, бросившей мужа и ребенка через несколько лет после рождения мальчика. Отец на дуэли не погиб, но был ранен и в результате умер из-за простуды, «с которой его наполовину залеченное легкое справиться не сумело». «Пальчин был хам и дурак. ‹…› Но именно потому, что Пальчин был хам и дурак, мне трудно постичь, зачем было человеку с достоинствами моего отца рисковать жизнью ради удовлетворения – чего? Чести Вирджинии? Собственной жажды мести? Но ведь так же, как честь Вирджинии была невозвратимо загублена самим ее бегством, так и мыслям о мщении следовало давным-давно утратить злую их неотвязность в счастливые годы второго супружества отца», – писал В. В. Набоков, чуть дальше называя дуэль «скверным делом» и тем самым вольно или невольно подражая отцу, который ставил примерно такие же вопросы лет за 30–40 до того.

Совсем другое дело – рассказ «Лебеда» (1932), в котором Набоков, как мы теперь понимаем, фактически полностью описал свои подростковые переживания, только в художественной форме (как раз незадолго до дуэльной истории Владимир-младший, а вскоре и Сергей были зачислены в Тенишевское училище). Главный герой «Лебеды» – мальчик по прозвищу Путя Шишков (его настоящее имя мы не узнаем), ему столько же лет, сколько было Набокову на момент истории отца с Сувориным. Выходит так, что Набоков впервые вернулся к тем событиям, и следить за этим очень интересно, зная, что речь идет о подлинной истории. Конечно, есть определенные отличия (в частности, обидчиком отца героя «Лебеды» оказывается не газетчик, а депутат Туманский), но общая канва, а также палитра переживаний сохранена. Впрочем, есть одно важное отличие от подлинной истории: в рассказе «Лебеда» дуэль все-таки случается, хотя все заканчивается хорошо. Туманский стрелял первым и дал промах, а Шишков-старший выстрелил в воздух. Но важно то, что на момент окончания дуэли Путя еще ничего об этом не знал, а о случившемся ему рассказали в школе только на следующее утро. Играет ли это особую роль? Вероятно, нет, потому что важнее переживания, страдания и непонимание происходящего мальчика Пути, а также его радость от исхода, переданные Набоковым, разумеется, мастерски.

Юрий Левинг пишет, что В. В. Набоков видел «четкую идеологическую корреляцию» между теми, кто обвинял его отца в трусости, и его убийцами – все они представляли реакционную часть общества. Однако между дуэльным инцидентом и берлинской трагедией существует очевидная разница – и она заключается не только и не столько в случайности или преднамеренности событий, а в характере участия в них Владимира Дмитриевича.