Григорий Аросев - Владимир Набоков, отец Владимира Набокова

Задолго до постройки трамваев я принимал участие в организации этого общества в России. Конечно, не даром, а за определенное жалованье. Имел частные деловые и личные сношения (ни с какой стороны не касающиеся трамваев) с главным директором-распорядителем общества Вестингауза г. Смитом. Ничего предосудительного в моих действиях не видел и не вижу [28] Цит. по: https://magazines.gorky.media/nlo/2009/2/antipatiya-s-predystoriej-nabokovy-i-suvoriny-v-zhizni-i-v-proze.html . .

И все бы ничего, но заканчивалась заметка следующими пассажами:

Теперь, надеюсь, читателям «Речи», если они прочтут эти строки, станет ясна инсинуация газеты. Но возможно, что это опять не поймут вдохновители «Речи». Для них даю поэтому более наглядный урок, что такое инсинуация.

Гг. Милюкова и Гессена, как это говорится, «оскорбляли действием» и, кажется, неоднократно. Это факт. Однако, если бы на вопрос, кто такие Милюков и Гессен, я ответил: «битые люди», то это была бы инсинуация: на суде выяснилось, что гг. Милюков и Гессен с моральной стороны не заслуживали пощечин.

Г. Набоков, будучи беден, как Иов на гноище после ограбления его караванов, женился на богатой московской купчихе. Это факт. Но если на вопрос, кто такой г. Набоков, я отвечу: «человек, женившийся на деньгах», то несомненно прибегну к инсинуации. Можно жениться на миллионерше и не быть содержанцем.

Понимаете ли вы теперь, гг. Милюков, Гессен и Набоков, что такое инсинуация? Этот мой ответ будет последним, какую бы ложь и клевету «Речь» ни печатала далее [29] Там же. .

Это, конечно, был скандал. Статья ударила в самое больное место – как мы хорошо понимаем, это был не первый раз, когда намеки о «содержанчестве» Набокова начинали муссироваться в петербургском обществе, и для всех причастных эти подозрения были крайне оскорбительными, хотя Елена Рукавишникова, по слухам, входила чуть ли не в пятерку самых богатых невест Европы. (В очередной раз скажем, что стопроцентно поручиться за чистоту помыслов ВДН никто не может, и в первые годы после свадьбы Набокову пришлось особенно непросто, но нет ни единого хоть чем-либо подкрепленного указания на то, что он при женитьбе на Елене Рукавишниковой руководствовался исключительно корыстными интересами.) Конечно, выпад Снессарева не мог остаться без ответа. Но ответчиком был выбран не Снессарев и даже не основатель «Нового времени», Алексей Суворин («Суворин-старичок», как его назвал Саша Черный в знаменитом стихотворении «Чепуха»), а его сын Михаил.

Алексею Суворину было уже под 80, и он серьезно болел. Михаил Суворин (будем его называть просто по фамилии) находился в расцвете сил и лет, а главное – он был руководителем газеты. Газеты, которая, под началом еще старшего Суворина, никогда не скрывала негативного отношения к Набоковым – не только Владимиру Дмитриевичу, но и его отцу, бывшему министру.

Набоков считал, что вступать в «какие-либо сношения» со Снессаревым ниже его достоинства (а его сын много лет спустя в отношении Снессарева употребил приметное определение «недуэлеспособная личность»; подлинные причины такого отношения к журналисту неясны), и решил вызвать на дуэль непосредственно Суворина – причем не напрямую, а через своего посредника и родственника Николая Коломейцева (он был вторым мужем Нины Дмитриевны, старшей сестры героя нашей книги). Коломейцев пришел в редакцию «Нового времени» и переговорил с Сувориным. Редактор газеты не выразил готовности публично приносить извинения за выступление Снессарева, и в результате Коломейцев на месте передал Суворину письменный вызов от имени Набокова. Однако редактор его не принял, то есть не забрал письмо или записку, в которой содержался вызов.

Пару дней спустя Набоков, решивший придать дело огласке, выступил в той же «Речи» с заметкой, которую, однако, озаглавил «Письмо в редакцию», то есть выступил как частное лицо. В тексте Набоков коротко изложил суть вопроса, упомянул свое отношение к Снессареву и рассказал как об отказе Суворина принести официальные извинения, так и об отказе от дуэли. «Мне остается только подчеркнуть, что редактор “Нового времени”, очевидно, так же мало, как и его сотрудник, заслуживает того, чтобы кто-нибудь ожидал от него естественного проявления личной порядочности» [30] Там же. , – резюмировал Набоков.

После этого началась публичная перепалка. Суворин ответил в новой статье, стараясь выставить в глупом виде как Набокова, так и Коломейцева. В частности, Суворин сделал вид, что вызов Набокова не был «официальным» и что он вообще не понимал, что Коломейцев – секундант Набокова, а не просто парламентер. Однако на людях редактор «Нового времени» выглядел не очень красиво: смешались две истории – «трамвайная», со Снессаревым, и оскорбление Набоковых. Владимир Дмитриевич снова ответил. Можно было бы повторить за Аркадием Аверченко его великое «и все заверте…», но стать долгим скандалу было не суждено. Газетных реплик суммарно получилось не так много (без учета самой первой статьи Снессарева – пять), но высказано было немало. В результате Набокову удалось Суворина «заговорить» аргументами и правильной, с его точки зрения, интерпретацией ключевого события – отказа, который редактор дал Коломейцеву в первый визит. Суворин так и не извинился (упоминаемый во многих публикациях факт извинений в адрес ВДН – выдумка), а последнее слово в печати осталось за Набоковым (все статьи-заметки фигурантов скандала более подробно цитируются в большой статье Юрия Левинга «Антипатия с предысторией»).