Александр Королев - Илья Муромец

Стрела распарывает Салтану «турецкую грудь» и расшибает «ретиво сердце». Салтан зарекается «водиться с Ильей Муромцем»:

В якутской былине на Сокол-корабль нападают «крымские татары с калмыгами». Хотят его «разбить, разгромить и живком задавить». И вновь положение спасает Илья:

Кстати сказать, вся эта история звучит с добавлением припева после каждой строки: «Сдудина ты, сдудина! Сдудина ты, сдудина!»

Иногда, в казачьих былинных песнях, Илья уступает командование Соколом-кораблем другому лицу, по мнению казаков, позначительнее. Так, в песне казаков-гребенцев из сборника Ф. С. Панкратова

Однако именно Илья в этой песне своими ревущими пуговками на кафтане белом бархатном спасает корабль от «татар с персианами». Упоминание о персах, в соединении с именем Разина любопытно. В некоторых песнях, передающих настроение то ли Смуты, то ли Разинщины, в общем, нет никакого действия. Просто:

Замечу, что эта песня об Илье Муромце — предводителе вольных казаков, попавшая в сборник Киреевского, была записана от какой-то старухи в Боровском уезде Калужской губернии. Но и сами потомки вольных казаков — казаки донские и уральские, терские и оренбургские — еще в конце XIX — начале XX века распевали и хором, и соло песни, в которых возникал образ Ильи Муромца. Выше уже давалась характеристика казачьих былинных песен. Здесь лишь еще раз отмечу, что, в отличие от настоящих былин, былинные песни казаков не были связным повествованием о подвигах богатыря. Их содержательная часть представляет собой скорее отрывок из былины. Вот в одной донской песне Илья Муровец (так в тексте) собирается «во чисто поле» испробовать свою богатырскую силу, «погромить всех боготарей» — ни Соловья-разбойника, ни Сокольника, ни какого-то иного определенного неприятеля в песне нет, как нет Киева и князя Владимира. Зато есть, как и положено, матушка молодца, плачущая, волнующаяся за сына, отъезжающего в чужую сторону, и есть сын, обещающий матери вернуться и «довека» кормить и поить ее. {140} Или в другой донской песне по нехоженой 30 лет «шлях-дорожуньке» пробирается «старой старик» Илья Муровец, на нем «шубёночка худым-худа», но левая ее пола почему-то стоит 500 рублей, а правая — вообще тысячу. В правой руке странник держит копье длинное, а в левой — тугой сагайдак (лук). Помолившись на восход солнца, он укладывается спать на высоком кургане (!), где старика и застигают разбойники, жаждущие лишить путника «шубёнки» и сагайдака. Илья вытаскивает тугой лук, накладывает калену стрелу — «лук, как лев, ревет», а «стрелы, как змеи, свищут» — разбойники разбегаются «по тямным лесам». {141} Мотива очищения пути нет — просто дорожное происшествие. Или вот еще одна былинная песня, записанная, как и две предыдущие, в донских станицах А. М. Листопадовым. Здесь есть упоминание про славный «Кеив», в котором почему-то «пролёгивала степь-дорожунькя, ней конца-краю нет», и прошел по этой, как всегда, нехоженой дороженьке сильный богатырь Илья Мурович. И подошел он к быстрой речушке «Самародинке» и поинтересовался: есть ли у речушки броды песчаные? Речушка отвечает, что есть, как есть, впрочем, и «сормы опасные» и «места пропащие». {142} В общем, песня про реку! Или вот еще песня из собрания Листопадова. Опять поется про неезженую «шлях-дорожуньку», шириной 15 верст, а длиной «конца-краю нет» — описание дороги занимает половину песни. По этой дороженьке подъезжает к Киеву Илья Муровец и обнаруживает, что «воротица заперты». Вторую половину песни составляет подробное описание всевозможных задвижек, решеток, замочков, которыми заперты киевские ворота. Не докричавшись до спящих часовых, Илья бьет коня по крутым бокам (описывается, как молодец пробивает конские бока до «мяса черного» и «белой кости»), отчего конь «возвивается» и «пробивает грудью белою» каменную стену. Получилась песня про лихого наездника! Обычно в былинах богатырь перемахивает через стену, и в былинном тексте это всего лишь незначительный эпизод, а вовсе не всё приключение. {143} А вот что-то, совсем уже бессвязное (тоже из собрания Листопадова): опять «шлях-дорожичка» без конца и краю, по ней приходит в некий «царев кабак» добрый молодец Илья Муровец в изорванной шубочке с полами в 500 рублей и в тысячу. Он заказывает у «цаловальничков» «пойлица пьянова» на 500 рублей, а «с напитками да еще с наедками вот бы на всю тысячу», но виноторговцы отчего-то «перпужалися» и, как и разбойники, разбежались по «темным лесам», чтобы обсудить, что это за странный «ярыга кабацкий» к ним приходил. Неясно, выпил Илья «пойлица» или нет — по ходу песни он оказывается уже у «быстрой речушки» и расспрашивает ее про «броды мелкие» и «сормы плоские». {144} Сравнив это песенное произведение с драмой былины про Илью и голей кабацких, записанной в «русской Исландии», поневоле загрустишь. Примерно такие же обрывки былинных сюжетов сохранились у терских и оренбургских казаков.